Иван Царицын - В краю гор и цветущих долин

– Не кричал, нет.

– Закомандовался? Я поговорю с ним. А ты не вздумай выходить из организации. Сколько сил было в неё вложено, а? И тобой в том числе. И сейчас ты хочешь, чтобы все твои усилия насмарку пошли? Бросай такие мысли.

– Я не хотела никуда уходить. Просто…

– Пойди сейчас к нему и помирись. У него гордость, сам он первый не пойдёт. А вам нужно организацию поднимать.

И вновь чувство долга взыграло в ней – она должна, у неё же ответственность.

Иван сидел в коморке среди развешенных по стенам грамот и благодарностей, покоившихся на полках книг о диалектическом материализме, в компании портретов Брежнева и Ким Чен Ына. Здесь Коновальцев набирался моральных сил. При появлении Леры он и бровью не повёл.

– Я тебя очень прошу, – сказал он. – Пожалуйста, контролируй свои эмоции. Хотя бы в Комитете не устраивай цирк.

– Прости. Просто я хотела немного внимания.

Ей стало противно от попытки оправдаться. Как бы примирить, связать воедино то, что говорила Белоусова, и то, что она, Лерочка, чувствовала?

– Дело даже не в проявлении чего-то такого, мне кажется, я постоянно утыкаюсь в глухую стену.

Коновальцев вздохнул. И Балабанова его поняла: как же он устал объяснять одно и то же. Но разве не сам он виноват?

– Я столько раз тебе уже растолковывал. Ну что ты хочешь? Предлагай идеи для мероприятий, для движа какого-нибудь, мы всё реализуем. От тебя же только зависит. Я элементарно не могу везде успеть.

– Ладно.

– Больше рациональности, Лера, больше рациональности. Скоро вся молодёжная политика в городе будет решаться в этом кабинете. Твоя подпись будет стоять под документами, – Коновальцев посмотрел на неё с таким яростным восторгом, что она подумала: «Зачем столько бахвальства?»

– Под документами, хорошо, – произнесла уже вслух. – Всё нормально, ты же сам сказал, это всего лишь эмоции.

Но никакая рациональность уже не могла спасти Лерочку. Теперь странная совокупность желаний гнала Балабанову на свадьбу. И как бы она не хотела гадюкой шипеть, как бы не желала забыться, её и тут ждало разочарование – это была безалкогольная свадьба.

«И на что я рассчитывала? Что Ванька с его нравственностью устроит безудержную пьянку?» – спрашивала себя Лера, когда ехала в микроавтобусе вместе с другими гостями.

Помимо неё присутствовали одноклассники Ивана – муж и жена, его однокурсник по имени Аркаша и страшненький парниша с алой рожей и здоровенным багровым прыщом на кончике носа. Взрослые должны были вечером ждать в ресторане, и молодёжь собиралась весь день кататься и фотографироваться.

С первых минут знакомства Аркаша обмасливал Балабанову бесстыжим взглядом. Лере это нравилось. Она думала: «У них что ли на историческом факультете штампуют красивых и высоких парней?» Аркаша и в самом деле как бы сошёл с картинки. Он даже улыбался полоской ровных белоснежных зубов, и казалось, на отполированной их поверхности обязательно должен сверкнуть отблеск. Как в рекламе.

Микроавтобус остановился около городского парка. Там должна была состояться встреча с молодожёнами и фотографом. Лера в одиночестве прогуливалась по дорожкам. Аркаша решил составить ей компанию. Он уже успел купить в магазине бутылочку пива и отпивал маленькими глотками.

– Надо как-то себя развлечь, пока ждём, когда молодожёны распишутся.

Балабанова жадно глядела на тёмную, ещё не нагревшуюся после холодильника, облепленную капельками бутылку:

– Надо ждать.

– Мне кажется, неправильно они сделали, что расписываются только вдвоём. Ну, это их дело.

– А мы тут от скуки маемся.

Алая маслянистая рожа парниши мелькала среди кустов и стволов деревьев, рыскала и ни на что не решалась. Одноклассники стояли в отдалении.

– Вот эти так и будут сами по себе, – проговорил Аркаша, указывая на пару.

Лера в очередной раз внимательно рассмотрела людей, с которыми ей предстоит провести сегодняшний вечер – какие унылые! Под стать самому Ивану Коновальцеву. Намечалась не свадьба, а чопорное чаепитие. И Лера сказала себе: как хорошо, что он так и не узнал.

«Но если всё так хорошо, то почему ты сюда пришла?», – зашипел в голове змеиный голос.

– Вижу, ты уже жалеешь, – Аркаша, хмыкнув, сделал долгий глоток из бутылки. – Вы по партии знакомы?

– О да, партия нас очень сблизила. Но мы так и не нашли общий язык. Ты понимаешь – общий язык.

– Ты прям заинтриговала.

– Интриганка. Буду тут интриги плести.

– Ты же Ваньку знаешь, он к алкоголю не притрагивается, но я слышал, что в ресторан можно будет со своим, – он потряс полупустой бутылкой с пивом. – Это для разогрева.

– Моё сердечко уже в предвкушении.

К микроавтобусу подъехала BMW, украшенная двумя розовыми лентами. Из машины появился Иван, а следом его жена – Мария Коновальцева, бывшая Джус. На Марии – миниатюрной, хрупкой девочке, макушкой не дотягивающейся до плеча мужа – сияло скромное свадебное платье. Оно не было пышным, не имело шлейфа, на нём не висели кружева, ленты, цветы и прочие изыски, и такое впечатление производило это платье, будто его шили самостоятельно на швейной машинке. Но цвет! Оно сияло нежным розоватым оттенком, и глаза радовались, когда смотрели на невесту. И стоило Лере увидеть Машу, увидеть её сияние, как она поняла истоки ненависти к этой девушке. Маша лучше, чище и добрее, чем она сама.

– Здравствуйте, мои дорогие друзья, – поприветсвовал Коновальцев. – Ну как вы тут? Всё хорошо? Сейчас поедем по городу, будем делать красивые фотографии.

Мария скромно таилась за его спиной. Парниша хлопал в ладоши. Одноклассники приторно смеялись.

– Надеюсь, я доживу до ресторана, – шепнула Лера Аркаше.

– Есть одна идея, – и он ослепил её улыбкой.

Пока ехали до нужной фотолокации, Лера рассуждала: «Понятно, он нашёл себе забитую мышку, а я… у меня есть характер. Она и слова поперёк ему не скажет, какая ещё спутница Ваньке нужна? А у меня характер».

И в ответ слышала досаждающее змеиное ворчание: «А ты бы хотела, чтобы они тут же развелись? Ну-ну, и желай дальше зла, неудивительно, что он предпочёл её тебе».

Церемония фотографирования стартовала в другом городском парке. Коновальцев позировал неумело. Тело у него было, как у пластмассовой игрушки, – неспособное принять естественную позу. Сковывал американский китель, обвешанный партийными медалями и нелепо выглядевший рядом со скромным платьем Марии.

А движения Марии и позы, которые она принимала для позирования, были просты и естественны. Платье никак не сковывало её. И в этой простоте проскальзывали очертания всего её образа жизни, её идей и мыслей, таких же простых и естественных, лишённых коварства и притворства. Простота делала миниатюрную девушку как бы невесомой, и создавалось впечатление, что и не девушка она вовсе, а бестелесное духовное существо.