Елена Махровская - Я, Анна, лежала желанная

– Ты моё Терпение, Оленька, я целую твои пальчики, Мать моего детёныша…

– Иго, прекрати! – Игорь вздрогнул. – Больше я не вынесу, понимаешь? – Вдруг спокойно сказала она. – Это будет длиться вечно, пока ты не наиграешься, а эта игрушка ещё нова для тебя. Жизнь проходит, и её нужно жить.

– Мы её живём, моё Гнёздышко.

– Нет, её живёшь ты. А я – соглядатай.

Игорёшу тоже это начало донимать. Оля ковыряла червоточину, и его энергия уходила и не успевала восстанавливаться. Он почти иссяк. Как все «родные люди», они умели причинить друг другу острую боль. Знали потайные места и лазейки. И жена недаром назвала его Иго. Это прозвище пошло от Галки, от названий папок с фотками. Впопыхах она недописала его имя, скидывая на рабочую флэш-карту. И оно прилипло намертво. Наконец ему пришлось сказать, что это прозвище ему неприятно, и вслух его упоминать перестали. Но дурацкую фамилию Татарин он сменить не мог.

– Ладно, пережили этот момент. Давай, я буду только с тобой. И не буду думать о работе, фотошколе и девочках…

– Знаешь что, иди ты в джакузи. А ещё лучше – в турецкие бани! [4] – Ольга прихватила небольшой чемодан со своими вещами и хлопнула дверью.

––

1. Соотношение сторон у кадра формата 35мм плёнки.

2. Плёнка «средний формат».

3. Марина Цветаева.

4. Нет, это не созвучно с фамилией прототипа.

23) Одиннадцатая глава. Три сестры.[1]

Галя спешила к Татьяне. Поделиться новостями, выслушать новости, решить, как жить дальше. Под ногами хлюпала и разъезжалась осенняя грязь. Галю повело куда-то в сторону. "Мозговой", – раздражённо подумала Галя.

Мозговым она звала друга, который появился незримо где. Переговоры велись через мозг. А где он жил-обитал, Галя вовсе не представляла. Он уходил, возвращался, отлучался, подолгу не давал уснуть. Рано утром будил, был нежен, хрупок, игрив; внезапно зол, раздражителен, агрессивен. Наводил порядок и шороху, учил её хорошему и плохому, хвалил и ругал, превозносил и заискивал, унижал и причинял очень сильную боль. При этом он уверял, что "боли нет, нет страданий, это всё у тебя в голове. Выкинь лишнее, как хлам, как мусор. Будет Пустота, будет место на диске. А пока – твоя оперативка забита, отсюда и боль". Он слал ей картинки, сны, отрывки мелодий. Иногда идеи, но настолько необычные, что, Галя, повинуясь первому порыву вскочить, бежать и делать, опоминалась вдруг, что ей уже не двадцать, что нужно каждый день делать дела, есть еду и работать работу. Потом, вдогонку, она ещё доразмышляла, донаходила несколько важных причин, и всё это настолько быстро, что от возникновения идеи в голове до принятия решения не успевала снять таза со стула. А он куда-то вечно спешил, торопил и Галю, делать быстро-быстро, но делать-то что? – она толком не знала. Он бранился, торопил, огорчался; она плакала, не понимала и хотела помочь. Он прощался навсегда, она плакала, смирялась, а потом всё начиналось сначала.

***

– Я ему сказала, что мне нужна семья и ребёнок. И что я не подросток, чтоб меня вкусняшками задабривать. Он Марьяне крутые фотики продаёт.

– Так он же ей не дарит, а продаёт. Притом, втридорога.

– Минольту, Лейку, Rолляй…

– Да ведь ты и снимать не умеешь, так зачем тебе фотик!

– Он её облизывает, ты бы видела как, а мне поrой и хамит.

– Он с неё имеет деньги, Наташа. А с тебя только секс.

– Только?! Ты поди, найди такой секс! Знаешь, как со мной классно. Я такие штучки делать умею… Меня бrат научил.

Таня перестала тереть морковку. Посмотрела на Наташку, но не только с изумлением, а где-то там, в глубине, по за толстым стеклом линз очков, с долькой зависти.

Наташа была даже не просто миловидна, а хороша. Или даже красива. От отца восточных кровей она приняла смуглый цвет кожи, тёмный волос и монгольского типа глаза. Восемнадцать ей дарили чистоту этой кожи и бархатность, резкую очерченность губ и живые зайки в глазах.

– Ну а я хочу ребёнка. И замуж. Платье белое, фату, – Наташа закружилась по комнате с воображаемым кавалером в воображаемом вальсе, и пока кружилась, у неё в руках оказался малыш, разумеется, воображаемый, и она его баюкала под колыбельную, которая возникла и шла потоком сквозь неё, не задерживаясь в памяти, но была очень, очень красива.

– Дети – это очень ответственно. И очень дорого, – возразила ей Таня.

– Пrавда?! – Рассмеялась Наташа. – Ты одна у нас умеешь rастить детей?

– Ладно, ладно, не кипятись. Знаешь, что давай так: ты беременей, рожай, а я тебе помогу. У меня вещи от Аньки остались. Ну, любовника себе заведу, чтоб деньгами помогал. Да и может, Игорёшка проснётся. Тоже чем-нибудь подсобит.

– Не проснётся он. Я ж его через йух кинула.

– Что-что, кого ты КИНУЛА? – Одновременно воскликнули Татьяна и Галя.

***

Галя к ним вошла неслышно, так они захвачены разговором.

– А мы только что тебя обсуждали. У тебя почти что был секс! – Поприветствовала Наташа.

– Эта дура захотела родить.

– Ты сама меня поддеrжала!

– Может – пусть рожает, – резюмировала Галя.

– Я ей то же и сказала.

– Да, но я не могу…

Подруги замерли в ожидании.

– Я с ним не пrедохrанялась…

Экран реальности ненадолго завис, затем молча мигнул, и картинка восстановилась.

– НУ И ЧТО?! – и посыпались причины, почему "ну и что".

– Да ведь он уже старый!

– Но у них с женой есть же дочка. И пrикиньте, он такой заявил, чтоб оставить всё, как есть, чтобы мне по-пrежнему с ним встrечаться, он сказал, по выходным может пrиводить ко мне Дашу. Я же чуть не обоссалась!

– Ну, Наташ… Ты такая красивая. А такие грубости говоришь, аж противно.

– А я еду в Абы-Как, в гости к Грише, – Галя вынесла "торжественный торт".

– Клёво. Севеrный олень, и моrозы.

– Величавый Енисей.

– Коrолевич Елисей, если будет сын, – отозвалась Наташа. Она оседлала невидимого оленя и красиво понеслась на нём по морозной степи. Её фата развевалась, она держалась за холку одной рукой, а другой танцевала:

– Неси меня, Олень,

В свою стrану оленью.

– Где сосны рвууутся в небо, – некрасиво пропела Галя, смутилась, но Наташа взяла её за руки и они закружились среди облаков.

– Белогrивые лошааадки – щедро делилась своим счастьем Наташа.

Таня наблюдала за ними и была не у дел. Более того, она не находила среди них себе места. Это всё-таки её квартира, её чай. И ОНА испекла пироги.

– А меня тоже Гриша в гости приглашал, – сказала она неестественно громко, через силу напрягшись, опасаясь, что её не услышат.

– Что ты говоришь? Какой Гриша?

– Этот Гриша, Львов. – Кивнула Таня, слегка розовея щеками.

– Галин Гrиша?

– Да. – Татьяна потупила глаза.

– Когда? – Галя ещё не перестала улыбаться. Ей не верилось, это звучало глупо.

– Когда вы общались через вебку. Ты пошла на кухню, и тогда…