Сергей Колков - Суровая Родина. Нехороший путеводитель по Кемерово

Лошадка, везущая хворосту воз.

Чувствуете, как Некрасов подхватывает и развивает тонко замеченное Александром Сергеевичем? Сани явно перегружены дровами. А почему? Разрываясь между барщиной и оброком, крестьянин не мог позволить себе уделять должного внимания собственному хозяйству, и тем самым он перегружал лошадь. Среди советских литературоведов есть мнение, что он пишет о той же самой лошадке, что и Пушкин! Памятник – единственный такой в своём роде. Очень смелое решение – ваш город, как его? Кемерово? – не пожалеет!

Карл Иванович понял, что без звонка на родину он на себя такую ответственность не возьмёт и взял паузу до завтра.

Соединили с горисполкомом неожиданно быстро:

– Есть в Ленинграде один вариант, – начал бодро Карл Иванович и вкратце описал скульптуру из самого культурного города СССР.

– Ой… Карлуша, только зайцев нам не хватало. Я скоро сам уплыву куда-нибудь на льдине – наверное, прямо под лёд. Комиссия, оказывается, уже через две недели будет в Кемерово. Найди нам нормального Пушкина. Разве я много прошу? Умоляю!

Карл Иванович и сам понимал, что Пушкин с зайцами – слишком смелый вариант, сдал билет на Кемерово и уехал на вечернем поезде в Москву.

Столица приняла его неласково – в творческом союзе советских скульпторов сказали, что единственный человек, который может ему помочь, – это Матвей Генрихович Манизер, но он заслуженный и именитый, лауреат государственной премии, и к нему очередь на годы вперёд. Вряд ли он возьмётся: «Попробуйте, но шансы у вас невелики».

Манизер действительно был «узким» специалистом по Пушкину. В 1937г. у Чёрной речки, на месте дуэли поэта, установили барельеф Пушкину его работы. Это стало началом большой «Пушкинианы» Манизера. Скульптор выполнил статую А.С. Пушкина для нового здания вокзала в городе Пушкино, другую – для фойе Государственного академического Малого театра. Большие монументальные работы Манизер осуществил для Московского метрополитена. Наиболее известна станция «Площадь Революции» (1939), где в низких углах арочных проходов размещены большие фигуры с атрибутами различных родов деятельности – пограничник с собакой, птичница с курицей, молодой рабочий с шестерёнкой, чиновник с лопатой и т. д.

Карл Иванович понял, что это и есть тот последний шанс, упустить который просто нельзя. Нужно было найти какой-то особенный подход к скульптору, чтобы он не отказал ему дежурной фразой: «Я занят. Приходите в следующем году».

Карл Иванович купил в магазине бутылку коньяка, палку колбасы и заперся в номере. «Промашки быть не должно. Нужно думать, думать…». Пил коньяк из горла и рвал колбасу не режа- зубами. И тут его осенило!

Он решил написать Матвею Генриховичу Манизеру письмо от имени трудящихся Кемерово и как делегат народа – умолять его изваять памятник.

Весь вечер он сидел в гостинице, даже не поужинав, пил коньяк уже из стакана и писал «послание пролетариев Манизеру». Пол в номере плотным ковром устилала скомканная бумага черновиков. Нужные слова не находились – то получалось слишком официально, то чересчур дерзко: «Не то, не то! Всё какая-то липа!»

Наконец, он нашёл, как ему показалось, правильный тон «крика о помощи» и сел за чистовик.

«Дорогой Матвей Генрихович, обращаются к Вам труженики Кемерово. Мы живём и работаем на благо нашей родины – СССР в Сибири. Город у нас чистый, красивый, но, конечно, не Москва и не Ленинград. А мы ведь тоже тянемся к культуре. Хочется после рабочей смены культурно прогуляться по городу, сходить в библиотеку. Детишки пусть вырастут культурными – станут учёными и, может быть, кто-то станет таким же известным скульптором, как Вы. Нет в нашем городе памятников великим русским писателям, как у Вас в Москве!

Мы все чтим память об Александре Сергеевиче Пушкине. Ведь именно он стал буревестником Великого Октября:

Во глубине сибирских руд

Храните гордое терпенье,

Не пропадет ваш скорбный труд

И дум высокое стремленье.

Только терпение наше на исходе, а памятник – отсутствует. Сколько раз мы писали и в горисполком, в и горком партии, и в Москву тов. Молотову. Все обещают разобраться, но только завтраками кормят!

Надеемся на ваше участие!

Матвей Генрихович, помогите нам с памятником Пушкину. Кемерово век Вас не забудет!»

Далее шли подписи.

Карл Иванович накупил чернил разных фабрик и несколько перьевых ручек, которые сразу немного «подправил», чтобы было похоже, что они давно в ходу, и сел подделывать подписи.

Конечно, обманывать было нехорошо, но, по существу, он же всё написал, как есть, а подписи… – ну, все кемеровчане действительно мечтали об уютной площади в центре города с памятником солнцу русской поэзии, так что где тут обман? Он – всего лишь «меч» в руках народа.

Сначала он вспоминал фамилии и имена своих знакомых. На двадцатой странице в ход пошла фантазия – и в подписных листах появились Синебрюхов, Красномаков, Попугаев, Краеухов и многие другие «жители» Кемерово.

За полночь, исписав разнокалиберными подписями около 50 листов, Карл Иванович сказал: «Будь, что будет!», упал в кровать и отрубился – коньяк и мозговой штурм – лучшие снотворные.

Наутро, проснувшись ровно в семь, он был необычайно бодр, несмотря на то, что проспал всего шесть часов. Его наполняла уверенность, что действовать нужно именно так, как он вчера и решил. Перед именитым московским скульптором должен предстать не ловкий «выбивала», а делегат от кузбасского трудового народа – немного смущённый порученной ему миссией, но непобедимый в своей прямолинейной правоте.

Карл Иванович не сразу пошёл к Манизеру, как вы подумали, а сперва направился в ГУМ. Там он купил за 90 рублей самый обычный мешковатый костюм фабрики Большевичка, каких у него самого отродясь не бывало. И ботинки не то от «Красного Обувщика», не то от фабрики «Скороход», которые тоже не состояли на службе в его привычном гардеробе.

После этого он вернулся в гостиницу, оделся во всё новое и долго перед зеркалом искал такое выражение лица, чтобы в нём были и почтительное уважение к скульптору, и застенчивость человека из Кемерово в столице, и главное – твердая решимость не уйти от него без памятника поэту. Дополняло образ пенсне, которое постоянно сползало с крупного носа и возвращалось на место суетливым движением, что должно было продемонстрировать волнение просителя.

Отрепетировав «ходока из народа», наш «товарищ Бендер» с чувством внутреннего страдания надел новые скрипучие ботинки и пошёл на «взятие Манизера».