Юрий Санберг - Зачем вы меня Родиной пугаете? Рассказы и рассказики

Потом в часть потрусили офицеры. По тем временам – вообще несусветное ЧП.

Утром курсант уехал в отпуск на 10 суток. Поощрили перед строем за бдительность. Новый год встретил в ауле. От греха подальше.

Прапорщика уволили – инцидент в прямом смысле был громким.

Оставшихся – курсантов и весь постоянный состав, кроме вольнонаемных – отправили на стрельбище. Тренироваться. Чтобы никогда впредь.

Дней десять городок вздрагивал от беспорядочной пальбы. Когда стихло, мои друганы начали менять гильзы на что-нибудь полезное. Неясно, как удавалось их раздобыть – потому что отстрелянные гильзы на огневой курсанты ловили ушанкой, их считали и пересчитывали, сдавали по акту.

Следующие две недели под проволоку никто не подныривал. Потом незаметно начали. Вскоре в снегу оказалась протоптана довольно широкая тропа. Если считать инцидент проверкой боеготовности, то она в то время приобрела довольно изощренные формы.

Какая-то особая осень была: мыши, оголодав, подъедали на кухнях все, что не снесено в сараи, – капусту, кабачки, в наглую хрупали перец.

Заводской поселок готовился к капитуляции. Легче было уничтожить американцев, чем мышей.

На заводе только и умели, что ремонтировать ракеты. Как огромные глубоководные рыбы, они лежали на боку. В подземном цеху их чем-то фаршировали. До бессмысленной конверсии оставалось примерно два десятилетия, но рукастые и головастые знали, на чем заработать. Военный завод тайно и негласно изготавливал уйму полезных в быту вещей. Например, у нас дома было специальное устройство – колесико-тесторезка с рифлеными краями, оно фигурно заделывало конвертик с мясом. Даже закаточные машинки для консервирования на заводе делали. И безболезненно выносили.

Слесари, устав от женских визгов в квартире, наладили подпольный сбыт примитивных мышеловок по паре за трояк. Для самозащиты.

Поскольку речь о промышленном дизайне не шла, деревянную основу красили красной краской. Предполагалось, мышиная кровь потечет рекой, как при казни гильотиной французской аристократии. Красное на красном не очень заметно.

Ракеты, возможно, заводу удавались. Как тут проверишь? А вот мышеловки – точно нет. Или мыши где-то прошли обучение. Они рассматривали приманку и наживку как угощение. Что-то вроде сырной тарелки в ресторане. Вместо уничтожения грызунов происходило их вскармливание. Правда, не деликатесными сырами – копченым колбасным. Других тогда не было.

А один особо расторопный мелкий мышь у нас придумал использовать капкан для увеселения. Поест-поест, вывернется – и убежит. На громкий бум прибегали мы все. Мышь ловко установил связь, взявшись нас тренировать: «Хлобысь!» – стучит капкан, и вот мы снова в сборе. Смотрим заинтересовано. Капкан пуст. А он наблюдает и пересчитывает – все ли собрались.

Или сядет с мышеловкой рядом под ванной – и давай облизываться и умываться. А мы смотрим. Намеренно злит.

Дважды мышь совершал неспешное дефиле через всю квартиру. Днем в воскресный день. Доказывая тщету наших усилий и беспомощность советского военно-промышленного комплекса – то, чего потом так и не понял Горбачев. Оба раза мать забиралась на стул, рискуя собственной жизнью. Она была, что называется, в теле, а стулья слишком старыми и хлипкими.

Как-то раз, пока мелкий тер морду лапкой, кося черным глазом, отцу удалось застать его врасплох. Загнал под шкаф. Опустился рядом на четвереньки – как был в форме, зеленой попой кверху. Придерживая галстук, свернул газету в кулек, продвинул вплотную. Громко отдувался, сосредоточенно кряхтел. Был эмоционально вовлечен.

Любознательный мышь бегло ознакомился с содержанием советской прессы. Поразился и затих.

Победоносно отец вынес пленного в известинском кульке на улицу – так школьники букеты носят, на вытянутой руке. Оглянулся – боялся, что застукают. Отправил жить мыша в пожухлую траву возле металлической лестницы, на которую утром забирались жители, чтобы вывалить мусор в самосвал. Баков в городке не было.

Военные становятся сентиментальными, стоит им только наголову разбить противника. Они и к пленным потом относятся, некоторым образом сохраняя их достоинство. Не из-за конвенций, из-за повышения уровня самооценки.

«Ты бы ему еще медаль вручил „За отвагу“!», – ехидно встретила отца мать, отпирая двери. Время так быстро стирает важность былых побед.

То, что аэропорт имеет одно название, а город, в который летишь – другое, вряд ли когда-либо могло иметь трагические последствия. Правда, сейчас ситуация поменялась: Домодедово вздумалось назвать аэропортом именем Ломоносова, Шереметьево – Пушкина, Внуково – Туполева. Про эксцессы пока не слышно, международные названия сохранились, а новые не привились, ибо искусственны донельзя.

Чего не скажешь о железной дороге.

Особенности преобразований на железной дороге проявляют себя в очень парадоксальном режиме многолетней консервации. Протяженная последовательность их соизмерялась с пространством. Так с особенностями напополам и ездили.

Некоторые запутанные вещи прояснял справочник Министерства путей сообщения. Он был заметно толще, чем наполеоновский уголовный кодекс, которым Бельмондо в своем участке лупил по головам пленных грабителей банков. Справочник МПС знал все – кроме опозданий поездов. Но и он – были случаи – не помогал, хотя хотелось бы.

Лет двести назад одна юная дама из нашей большой компании в кассе южного города попросила один плацкартный до города Энгельса. Не хотела ночью добираться домой через два города (Саратов и Энгельс) на такси, а сидеть на вокзале областного центра до первого троллейбуса совсем не привлекало. Решение казалось логичным: ловить такси ближе к дому.

Кассирша полистала-полистала толстенный том, ничего не нашла, нажала на кнопку и прохрипела динамиком на всю очередь: «Нет такого города, девушка!» – «Как это нет?» – «А вот так, нет – и все!» – «Как это нет такого города, издеваетесь что ли? Я в нем живу! И вокзал там есть! Я один раз там была: маленький и уютный!» – «Ничего не знаю!», – хрюкнула кассирша, снова взявшаяся громко в микрофон перелистывать страницы. Листала долго, зло и с интересом.

«К нам туда через вас поезда идут точно!», – не выдержала девушка, напряженно посматривая через окошечко в кассе. – «Ничего не знаю!» – «Что вообще происходит? Как такое вообще может быть?», – приятельница растерянно повернулась к нам.

Наш общий товарищ сумрачно посмотрел через стекло на кассиршу. Оценил. Распорядился: «Паспорт ей свой предъяви. Страницу с пропиской открой».

Кассирша покрылась красными пятнами. «Ну, есть такой город. Но это ничего не меняет. Вы меня поймите! Куда я билет выпишу? Куда? До какой станции?»