Рафаэль Май - Боль

Поэтому теперь изрядно помятые бумаги были испачканы каплями белого и красного вина и соусами, в которые Марк макал заказанную пиццу или картофель фри. Он до сих пор не определился, как ему относиться к поставленному диагнозу. Ни разу за все время он не испытал злость, гнев, ненависть к ситуации или жалость к самому себе. Оцепенение – вот то, заложником чего он стал. Мощное затяжное оцепенение, почти как депрессия, только хуже. Именно оно парализовало его на целый месяц, не давая перейти из стадии «отрицания» хотя бы гневу. Оно и поглощало драгоценное время, которое отделяло его от решения немедленно начать лечение.

Марк сам не знал, зачем ежедневно посматривает заключения с одним и тем же диагнозом. Возможно, так он пытался вызвать тот самый гнев, который стал бы мостиком, соединяющим его болезнь с намерением лечиться. Но изо дня в день ничего не происходило. Казалось, имя наверху страницы на каждом из полученных заключений, принадлежало не ему, а какому-то другому Марку Янсену, как и диагноз в конце страницы.

На мобильном высветилось имя Маркуса, и за вибрацией телефона последовала стандартная мелодия. Меньше всего Марку сейчас хотелось с кем-либо разговаривать, поэтому он поставил телефон на беззвучный режим и немного отодвинул его от себя, ожидая, когда имя друга исчезнет с экрана. Но тот оказался чересчур настойчивым, поэтому дисплей светился еще минуты две, расточительно расходуя остаток зарядки. Марку даже показалось, что мобильный оператор автоматически вырубил звонок. Но за первым последовал второй, потом третий. Но он стоически продолжал их игнорировать, пока не увидел первые слова тревожного сообщения, текст которого высветился на экране лишь частично «Марк, срочно перезвони мне»… Он лениво раскрыл сообщения, совершенно не ожидая увидеть последующий текст «Филип в реанимации».

Он спешно вошел в список сообщений и набрал Маркуса, который теперь игнорировал звонок. Марк принялся судорожно размышлять о том, что могло случиться с его молодым другом в расцвете сил и сразу исключил болезнь. И только потом вспомнив о собственном диагнозе, понял, как опрометчиво это было. Авария? Исключено, Филип был слишком деликатным и аккуратным водителем. Может быть, на него напали? Или он стал случайной жертвой преступления?

Мыслей было столько же, сколько и попыток дозвониться до Маркуса. Но за него вежливо отвечали длинные монотонные гудки.

* * *

Марк стоял напротив стелы с высеченным именем Филип Ларссон и читал выгравированную эпитафию «Лучший друг до и после смерти». Он опоздал на похороны: из-за нелетной погоды отменили большинство рейсов, поэтому он прилетел на день позже и то не в Арланду, как обычно, а в Гетеборг-Ландветтер, и еще несколько часов добирался на машине до Стокгольма.

На кладбище было спокойно. Никто не провожал усопших. Поэтому Марк был единственным в небольшой роще, в которой плодились могилы. Он перечитывал состоящую всего из нескольких слов надгробную надпись, выбитую каллиграфическим почерком, и пытался принять мысль, что Филипа больше нет. Но паралич, туго связавший его в эмоциональный узел несколько недель назад, не отпускал его и сегодня. Ему снова казалось, что имя Филип Ларссон принадлежит не его другу, а какому-то незнакомому человеку.

Три недели назад внутри Марка образовалась огромная яма, которая со смертью лучшего друга стала лишь глубже. И чтобы не оказаться на дне этой самой ямы, ее нужно было всего лишь заполнить эмоциями. Скорби, боли, сожалением об утрате – чем угодно, только не оставлять внутри себя этот глубокий карьер, который образовался, когда из Марка вынули все, что делало его живым.

Он провел больше часа возле могилы, у которой только осела земля. Но казалось, упустив возможность попрощаться с другом во время похорон, Марк навсегда потерял надежду принять и смириться с его смертью. Сейчас же это была чужая смерть, которая его совершенно не трогала.

* * *

Маркус забронировал столик в стейкхаусе, в котором они все вместе были в последний раз. Так, он был убежден, легче будет почтить память друга. Это было любимое место Филипа, потому что именно здесь подавали вкуснейшие во всем городе бургеры.

Марк молча потягивал терпкое пиво. Друг также не решался нарушить тишину. Казалось, после смерти общего товарища они стали совсем чужими.

– Одного не возьму в толк, как это могло произойти, – Марк хотел разузнать все подробности смерти, о которых не решался спросить в телефонном разговоре.

– После нашей поездки в кэмпинг и его фиаско на скалах, – начал Маркус, – он вбил себе в голову, что мы считаем его ни на что не способным. Он сказал, что будет тренироваться еженедельно на той самой скале и, когда ты приедешь, надерет нам с тобой задницу.

Марк улыбнулся.

– Пожалуй, он не обманывал, – продолжал Маркус. – В зал он почти не ходил. Но каждый раз, когда я звонил ему в субботу, чтобы встретиться, он уже вовсю лазил на скалах. Сначала с инструктором, позже без него.

– Как же это могло произойти?

– За неделю до происшествия дней пять подряд шли дожди. К субботе погода наладилась. Но земля не успела просохнуть… Мы тогда собирались взобраться вместе. Но я сказал, что не поеду – лазить по сырым горам не очень дальновидно. Он лишь усмехнулся и назвал меня слабаком. Видимо, думал, что я дал заднюю. К тому времени он тренировался уже три месяца по два раза в неделю.

Глаза Маркуса заблестели, и он отпил пива, проглотив вместе с напитком и ком, подступивший к горлу. Марк беспристрастно ждал продолжения, словно это была чужая история с незнакомым ему человеком из тех, что часто рассказывала ему мама и что никогда его трогали.

– Второй раз он забрался на максимальную для него высоту без инструктора. Тридцать метров. Знаешь, сколько это?

– Девятиэтажный дом, – предположил Марк.

– Да, верно, – подтвердил Маркус. – Он молодец…

– Что же случилось?

– Ребята из скалолазной тусовки, которые были в тот же вечер там, сказали, что до вершины ему оставалось метра два не больше, – Маркус скорчился, словно не хотел вспоминать все эти подробности. – Он сорвался. Из-за влаги он даже не успел ни за что ухватиться. Сорвался вниз за три секунды. Страховочный трос был неправильно закреплен и только слегка смягчил падение, но удар все равно был довольно сильным. Всего сутки в реанимации… И все кончилось.

– К чему вся эта нелепая одержимость?

– Марк, ты действительно не понимаешь? – с укором посмотрел Маркус. – Мне казалось, он больше твой друг, чем мой. И ты должен знать его лучше.

– К чему ты клонишь?

– К тому, что Филип пытался постоянно за нами угнаться. А мы не давали себя догнать, еще и подтрунивали над ним.