Екатерина Вайсфельд - Тверской король

Июньская погода в этом году была непредсказуема. Раннее утро начиналось солнечно. Тёплые восходящие лучи щекотали землю, раззадоривали живность. Петухи во всех дворах наперебой, как оголтелые, хлестали крыльями, надрывали глотки, соревнуясь друг с другом. На ферме мычали сонные телята, коровы поднимали с пригретого опилками пола свои тяжёлые круглые сопревшие животы. День, как и вчера, и позавчера, обещался быть солнечным, ясным. Но через пару часов солнце блёкло, поднимался ветер, раскачивая деревья, поднимал на реке воду гребешками, задирал бабам юбки, нагонял, откуда ни возьмись, грозовые тучи. Около получаса шёл сильный дождь, успевавший налить глубокие лужи на сухой, до этого пыльной дороге. С такой же быстротой, как приходила гроза, тучи рвались в небе на лоскуты, таяли под пробивающимися лучами уже раскалённого солнца, и безоблачное небо неподвижной материей накрывало всё вокруг. К обеду высыхала дорога, испарялась с полей вся налитая дождём вода и не оставалось ни единого следа пребывания утренней грозы. Ближе к вечеру небо опять затягивало, но уже бесшумно, и даже западная его часть не пробивалась розовыми лучами заката. Но дождь так и не приходил, хотя духота очередной грозы накрывала парником всю деревню. Ночью же небо очищалось и черным куполом терялось в пространстве спящей деревни.

В чёрном доме с широкими белыми ставнями жила Катя Ворон, как прозвали её местные за крепкий чёрный цвет волос, который с возрастом не тускнел и не разбавлялся сединой. Было ей далеко за пятьдесят, жила она одна, мало с кем общалась и редко выходила из дома: лишь за водой к колодцу и в некоторые дни месяца к автолавке. Местные Кати побаивались, старались с ней не ссориться и по пустякам не обращаться. Умела она заговаривать недуги. Из-за этого нелестная слава ходила о Вороне. Мужики шарахались от неё пуще всех. Поговаривали, что Катя своего мужа в молодые годы приворожила. По греху этому ушёл Ваня на тот свет в не положенный ему срок – в сорок лет. С тех пор она ни разу не ходила проведать его на кладбище. Ванина могилка вся заросла, холмик утоп в земле, крест покосился. Кто там лежит – никто не разберёт.

У приезжих случилось несчастье: собаку Евгения Николаевича укусила гадюка. На прогулке в лесу рыжая Найда вдруг взвизгнула, ковыряясь носом в траве, и как ни в чём не бывало побежала дальше. Но, вернувшись домой, забилась под крыльцо. Паша смеялся с собаки, тормоша её за торчащий хвост.

– Да не жарко же, Найди, – сквозь смех говорил он. – Вылезай давай, хватит там прятаться. Ко мне! – мальчишеская вредность и дотошность не давали ему успокоиться, и он продолжал тормошить вялое лохматое туловище их домашней любимицы. Найда жалостливо виляла хвостом, когда мальчик её звал, пытаясь изо всех сил выразить свою любовь и радость от присутствия хозяйского сына.

– Ну всё! Команд ты не слушаешь, вылезать не хочешь, я тебя сейчас сам вытащу и искупаю водой из бочки, – раздражался мальчик и, схватив псину за задние лапы, выволок её из-под крыльца. Увидев распухшую морду собаки, Паша от испуга заплакал и истошно завопил. На крик сына выбежала мать.

– Женя, что же это такое? Что делать? – запричитала Надежда Петровна, разглядывая морду Найды. По худому, волновавшемуся туловищу собаки приступами пробегала волна судорог, после чего она вся сжималась, тяжело дыша, затем вытягивала морду и, не поднимаясь с травы, перебирала лапами по земле в поисках удобного положения.

– Пап! она сейчас умрёт! – кричал Паша, весь дрожа от страха. Он сидел перед псиной на коленках и как ненормальный гладил больную по горячей голове. Евгений Николаевич понуро глядел на собаку, молчал в задумчивости, скрежеща зубами, потом, как будто очнувшись, сказал:

– Надя, принеси покрывало, я её унесу.

– Куда? – не помня себя от отчаяния, вскрикнул Паша. – Куда ты её понесёшь? Убивать?

– Женя! Не смей! – перегородила дорогу Надежда Петровна.

– Да пустите вы! – ответил охотник через стиснутые зубы.

– Папа! – осипшим голосом горланил обезумевший Паша. Рыдания сдавили ему горло. Надежда Петровна обняла сына, который позволил себе уже плакать в полный голос. Олег всё это время стоял неподалеку молча, беспомощно глядя на мучения Найды.

Катя Ворон на тот момент уже спала. Она ложилась рано, когда солнце ещё стояло над лесом, а вставала глубокой ночью. Затем снова ложилась часов в десять утра и спала до полудня. На стук Евгения Николаевича её окна отозвались холодным блеском приближающихся сумерек.

– Катерина! – крикнул охотник в тишину спящего двора. – Катя! Помощь нужна!

Через несколько минут послышался скрип двери на веранду.

– О… Чаво стряслось? – крикнула в ответ хозяйка, еще не показавшись в дверях. Затем она вышла на тесное крыльцо.

– Собака помирает. Гадюка укусила.

– У… Тварь ползучая… Хай сюды, похляжу.

Евгений Николаевич прошёл на веранду и положил животину на пол. Хозяйка нагнулась, чтобы рассмотреть. Со сна она была босая, бледная. Её заношенная ночная рубаха обнажала руки и ноги до колена. На плечи был накинут серый, местами дырявый шерстяной платок. Гладкие чёрные волосы выбились и разлохматились вдоль длинной косы.

– Не хляди ты на меня! – вдруг вскинула она руками. – Ступай отседаль. Завтра приволочишься. Пущай эту ночь тутки побудет, я подлечу.

Охотник вышел на улицу с тяжёлым сердцем. Он слышал, как Катя что-то бормотала, и бледная тень её ходила по дому из одной комнаты в другую. Эту ночь Евгений Николаевич с женой почти не спали. Детей же в крепкий сон срубила молодость. Когда рассвет только-только защекотал остывшее небо, охотник уже стучал робкими пальцами во входную дверь чёрного дома.

Собаку Катя вылечила. Найда встретила хозяина со щенячьим восторгом, попеременно то подпрыгивая, то прижимаясь к ноге охотника, выгибая дугой свою худую, пружинистую спину. Выйдя от Вороны и завидев выглядывающий вдали крест часовенки, Евгений Николаевич на всякий случай перекрестился, быстро и почти незаметно.

Как-то днём девочки Оля и Полина крутились на ферме. Стас хозяйничал в доме один. Валялся в зале на полу и крутил в руках мяч, что Полина принесла днём раннее для игр. И мял он его, словно пытался расплющить, ковырял пальцем, скрёб обрубком обгрызенного ногтя. Потом поднялся с пола, залез в чулан, где у бабушки стояла целая батарея пустых банок, парочка которых была наполнена вареньем, оставшимся с зимы, с тонкой линией плесени под крышкой. Куча тряпок и всякого другого хлама. Покопавшись впотьмах чулана, мальчик обнаружил небольшой ящик с разными железяками, которые, очевидно, принадлежали деду Пете. В куче всего наброшенного откопал шило. И, жадно улыбаясь, побежал за мячом. После расправы над игрушкой Стас добрался до игральных карт, которые девочки спрятали в ящике стола, укрытого жёлтой скатертью. Отобрал всех дам и валетов и беспощадно порвал их на мелкие кусочки, после чего закопал в саду, наделав холмиков. Затем он слопал остатки подаренных дядей Юрой конфет.