Екатерина Вайсфельд - Тверской король

– Стасик, ты что натворил? – закричала Оля, когда вернулась домой с фермы. – Ты зачем карты порвал и мяч проколол? Что мне Полине сказать?

– Скажи ей, что она дура! – победоносно отозвался мальчик.

– Ты обормот! Я бабушке всё расскажу, она тебе задницу-то надерёт.

– Пусть дерёт, мне не страшно. Надоело, что ты всё возишься с этой городской. Воображала она, нам таких не надо, – горланил мальчик, забираясь по маленькой деревянной лестнице на печку.

– Ты чего туда полез, а ну слезай, будешь карты и мяч заклеивать.

– Ай, отвяжись. Если тебе так охота, сама клей.

– Ба-ба… – Оля побежала на улицу, за дом.

– Эй, Оля! Вернись! – заорал Стас, высунув растрёпанную голову с печки. – Ты что?

В окне кухни с заднего двора показалось обмотанное в платке, слегка морщинистое лицо бабы Вари. Она театрально погрозила кулаком в пустую кухню, где на печке притаился Стас.

– Вот совсем с телеги упали, – тихо проговорил мальчик и увидел на верхней полке шкафчика со сломанной дверкой банку сгущёнки.

– Вот за этим делом надо бы спуститься, – и он быстрыми босыми ногами слез с печи. Полазив пальцами в густой сладкой жиже, окуная их и извлекая прямо в рот, скоро пресытился и, бросив почти приконченную банку на столе, пошёл на улицу играть с псом.

Тем же вечером наконец разразилась страшная гроза. Как раз перед этим Юрий Степанович с дочкой ходили на другой берег реки к заброшенной деревне. Он уже давно обещал показать дочери пустующую, когда-то дышащую сельской жизнью местность. Сейчас земля эта уже не сильно отличалась от общего леса вокруг. Природа быстро берёт своё. И когда-то жилая местность теперь стремительно зарастала, на ней вовсю пустил свои корни новый молоднячок. У бревенчатых домов ввалились крыши, окна зияли чёрной пустотой. Старые головёшки, торчащие из земли, стояли полностью поросшие травой.

Когда небо стало сереть, охотник поторопил дочку. Со знанием дела он быстро оценил ситуацию и боялся, что они не успеют перейти реку по сухим бревнам мостков. Сильный ветер порывами рвал водную гладь реки, отчего она покрывалась рябью. Девочка с испугом, хватаясь одной рукой за панаму, балансируя другой, осторожно взошла на перекинутые через воду широкие стволы сосен. Наступала она медленно, боясь, что в любую минуту нога соскользнёт. Отец что-то кричал, но ветер перекрывал его слова. Перейдя на другой берег, Полина обернулась на отца. Ей казалось, что её сердце стучит в ушах, ноги тряслись от перенесённого напряжения. Юрий Степанович махал ей рукой, показывая пальцами в направлении дома. Полина сняла сапоги и, не смотря под ноги, побежала к проезжей дороге. Сплошная чёрная туча налетала из-за макушек леса и стремительно накрывала весь небосклон. Полина выбежала на дорогу и, не оборачиваясь, неслась прочь от надвигающегося дождя. Страшный раскат грома пробежал по небосводу, создавая ощущение расколовшегося неба. Вокруг всё затряслось. Небесная чернь, летящая за девочкой, разразилась дождём. Полине оставалось бежать несколько метров, когда стена дождя накрыла её с головой. Она побросала во дворе сапоги, панамку, и те короткие секунды, когда она забегала за калитку и открывала дверь в дом, превратились для неё в долгое ощущение борьбы со стихией. Дождь нещадно накрыл их избёнку, грозясь выбить стёкла ударами сплошных тяжелых струй воды. Юрий Степанович, испытавший за свою жизнь немалого, не торопясь вернулся домой. Вымокший, но весёлый, он долго рассказывал, грея чай на электрической плитке и разматывая мокрые портянки, как поскользнулся на мостках уже у самого берега и кувыркнулся в траву. После дождя на улице наступила тишина. Лишь редкие капли ещё долго скатывались с деревьев и крыши дома, тихо шмякаясь о землю. В чистом небе где-то над лесом вдали мелькала немая зарница.

После грозы к ним в гости заглянул Евгений Николаевич. Пили чай.

– Юр, представляешь, залетела из розетки и вылетела через открытое окно. Слава богу, я догадался радио и свет из других розеток повыключать. А то же неизвестно, на что она реагирует. Сижу и пошевелиться боюсь, – удивлённо, не веря себе, рассказывал Евгений Николаевич.

– Ну что, Жень, шаровая молния – серьёзная вещь, с ней шутки плохи.

– Не говори, страху натерпелся. Уж, казалось бы, чего на свете не видел, медведя, как тебя, видел, – на этих словах он повернулся к Полине. – А здесь сижу и не знаю – то ли молиться, то ли караул кричать. А если взорвётся? Так, Юр, ты гляди, какая она… круглая, словно шарик, размером… ну вот такая, наверное, – он раздвинул полукругом руки сантиметров пятнадцать-двадцать в диаметре. – И яркая такая. Без единого звука двигалась.

– Молчаливый убийца, – выразил своё восхищение Юрий Степанович, скрипя половицей под ножкой стула.

– Что ты! Не дай бог, что случилось бы.

– А я считаю, Жень, тебе уже повезло, что видел её.

– Видел. На всю жизнь увидел, – махнул рукой Евгений Николаевич. – Второго видения мне точно не надо.

– Да, такие грозы только на природе застанешь. Помнишь, мы в Бекасово попали в какую грозу? Ни зги не видно было, такая чернота нависла!

– У… Юр. – И охотники перешли к воспоминаниям о былых днях своей молодости. Полина сначала сидела на лавке, болтая ножками, потом заскучала и вышла во двор подышать послегрозовым воздухом и повозиться с лужей, собравшейся во впадине у крыльца. Она взяла ветку и, присев на корточки, мутила воду. Тут послышался шум во дворе у бабы Вари. Через минуту из калитки выбежал Стас, и за ним, радуясь вечерней свободе, выскочил Бим. Мальчишка шлёпал по лужам, разбрызгивая воду, терял бабушкины калоши и надевал их обратно. Потом принёс с заднего двора толстенную палку и стал дразнить ею пса. Полина из любопытства подошла к забору. Стас, заметив девочку, показал ей язык и убежал во двор. Полина фыркнула: «Дурачок».

Когда в редкие дни в Излучину приезжали старшие дети, в местном клубе устраивались молодёжные посиделки, танцы под магнитофон, карточные игры. Клуб был такого же типа постройки, что и колхозные дома. Он был сделан из лёгкого сруба и выкрашен в синий цвет, который с течением лет поблёк и более походил на голубой. В клубе была сооружена широкая сцена, отдельная маленькая коморка для режиссёра и сама танцплощадка. Когда-то давно это помещение пользовалось большой популярностью. Несколько раз в месяц под аккомпанемент баяна тут устраивали пляски, показывали диафильм, тут же проходили местные собрания. На кино собиралась вся деревня. Каждый приходил со своим стулом. Под шум и галдёж народ смотрел городские фильмы, после возвращался к своим хозяйским делам. Сейчас клуб пустовал. Теперь только молодёжь изредка оживляла его своим смехом и весельем. Днём в будние дни, когда клуб стоял совсем пустой, в нём любили играть Полина с Олей и ребята Пашка с Серёжей. Там-то дети и сдружились в одну весёлую компанию. Играли в карты, девочки – в дочки-матери, мальчишки лазили по сцене, золой рисовали на стенах, и никто их за это не ругал. В конце лета дети набирали полные футболки черноплодной рябины и, сидя на окнах, где уже давным-давно были выбиты стёкла, плевались жёваными ягодами на дорогу.