Zaynul!n - Полёт опалённой бабочки

* * *

Сахиль резко со смачным звуком закрыл дневник. Он встал с кровати, начал ходить из одного угла палаты в другой…

«Я уже чувствую шкалу времени и поэтому могу оценить, как долго мой друг блуждает по комнате. Прошло полтора часа… «Море» в голове уже заметно отступило, оголив соседнюю извилину правого полушария. Она ответственна за движения. Поэтому теперь я могу не только чувствовать всей поверхностью левой голени, но и осуществлять движения её мышц».

«Другие участки затопленного мозга также постепенно освобождаются от сдавливающей их жидкости. Ещё чуть-чуть, и я заговорю: скоро должен обнажиться участок полушария, ответственный за речь».

«Прошло 42 минуты – и я уже чувствую всю нижнюю половину тела до пояса».

«И вот, когда отёчная жидкость полностью сошла с моей головы, освободив полушария, по доселе бесчувственным нервам от пупка до самой макушки с огромной скоростью пронеслась яркая электрическая вспышка. И на чистом фоне пространства, где ещё не было моих ощущений, нарисовались линии тела. Я вновь оказалась в окружающей среде!»

«О, Боже, наконец-наконец! Я появилась в этом мире, прорисовалась своими контурами! Я себя заново чувствую – я заново родилась! Надо запомнить этот день, этот час, минуту…»

«Электрический импульс ошпарил моё тело! Жгучая боль заставила меня изогнуться на кровати дугой с опорой на пятки и затылок. Боль так же быстро улетучилась, как и появилась».

«Открываю глаза – как же я соскучилась по прежнему восприятию света. Я слышу, слышу, как раньше! Вижу и слышу не кожей, а глазами и ушами, как прежде!»

«Сахиль, увидев внезапное сокращение моего тела, подбегает к кушетке. Хватает меня за плечи…»

«Я попыталась поговорить с ним».

– Са-хаса-иля-сахи, – хочу сказать «Сахиль»… Но мой речевой аппарат пока ещё не может точно воспроизводить слова. Пытаюсь сообразить его имя, но челюсти, язык, губы не слушают порывов моей мысли… Да, я прекрасно понимаю, что только что заново родилась, но это же не означает, что мне теперь надо заново учиться говорить!

– Что? Что ты сказала?! – Сахиль горячо интересуется тем, что я хочу сказать, но кроме этого едва членораздельного звучания в ответ он ничего не услышал.

Ещё 7 минут и 21 секунду я пыталась сказать Сахилю хоть что-то, но мысль всё ещё не могла полностью овладеть моим речевым аппаратом.

– Сахиль… – наконец произнеся его имя, сделала паузу, испугавшись хрипоты своего голоса. – Са-а-ахиль, ты где?

– Я здесь, – он подбегает ко мне.

– Кто… меня… вы-вы-вытащил из… п-п-п… пе-петли? – мне жаль его слух: ему приходится слышать мой ужасный хриплый голос. Но другого мои повреждённые голосовые связки пока воспроизвести не могут.

– Я. Зачем ты?..

– Послушай, Сахиль… – прерываю эмоциональный поток его речей, потому что заранее знаю, чем он будет наполнен. Пока он ещё не покрыл меня трёмя слоями мата, решила сказать ему что-то очень-очень важное. – Знаешь, там нет никакого тоннеля и белого света в конце него. Я не видела то, что видят остальные вернувшиеся с того света. Не было никакого тоннеля. Неужели Бога нет?!!

– А ты верила? Я бы всё на свете отдал, все свои счета переписал бы… ради того, чтобы Бог был… Да я бы жизнь свою отдал за Такого! Ты понимаешь, в чём наша огромная беда?.. – голос Сахиля внезапно оборвался… Слышно, как он громко дышит…

– Жаль… – я обнаруживаю в своём голосе ноты искреннего отчаяния, это ощущение такое неожиданное для меня.

– Для того чтобы понять это, не нужно было вешаться. А теперь скажи, почему так поступила?!

– Сегодня вечером он женится… Я не смогу с этим жить… с этим… – полушёпотом произнесла я.

– Так… – видно, как Сахиль глубоко задумался.

– Я не могу это стерпеть…

Сахиль, услышав последние слова, весь побледнел, подбежал ко мне, впечатал в мой лоб свой поцелуй и убежал прочь из палаты головой вперёд, как подводная боеголовка.

«Прошёл час, потом два, потом пять. Уже стемнело за окном. А Сахиля всё нет и нет. Моё сердце, скреплённое тысячами невидимых нитей с другим, чувствует трепет. Я знаю, что-то случилось… Иначе не было бы этого, на первый взгляд, беспричинного волнения».

«Надо отвлечься, иначе сойду с ума. Но чем отвлечься? Вокруг лишь темнота, заключённая стенами палаты… Надо подойти к окну – люблю смотреть на огни ночного города… Хотя нет, ещё рано, у меня едва хватает сил, чтобы просто принять сидячее положение в кровати. Просто посижу…»

«Тишина… хотя нет – слышу высокочастотный шум, похожий на треск, откуда он несётся? Мне кажется, этот треск воспринимается не моими ушами, а тем чувствительным пятном на левой голени: когда закрываю то место ладонью, треск исчезает… Это сенсорное «окошко» размером где-то пять на семь сантиметров. К нему даже страшно дотрагиваться: этот «дисплей» такой чувствительный, что кажется, легче прикоснуться к глазному яблоку, чем к нему. Удивительно, что это пятно продолжает функционировать; может, к утру его гиперчувствительность утихнет».

«Слышу в коридоре, прямо у моей палаты, громкий смех заигрывающих друг с другом разнополых студентов-медиков: они на ночном дежурстве. «Вы потише! В этой палате отдыхает пациент!» – это, вероятно, медсестра, пытающаяся сохранить порядок в отделении. Она заботится о моём покое. Но почему мне стало так неспокойно, когда она сказала эти слова? «Пациент»… всё дело в этом слове… Сейчас начинаю вспоминать, кто я на самом деле».

«Как же меня раздражает, когда меня называют чужеродными эпитетами: пациентом, а не пациенткой, молодым человеком, а не девушкой. С детства мне казалось, что я привыкну к этому недоразумению. Наверное, можно привыкнуть ко многому за четверть с небольшим века, что я прожила. Но естество половой природы, что кроется не в половых органах (как это ошибочно принято), а в головном мозге, настолько живо, что, кажется, гендерность первоначальнее меня самой. Обычно людям везёт: и гениталии, и головной мозг развиваются в одном векторе ещё до рождения. Мне же в этом отношении не так свезло».

«Чувство женщины во мне настолько сильно, что оно всегда непроизвольно и естественно выражается через меня. Но большую часть жизни я нахожусь в напряжении: быстро-быстро, чтобы меня не засекли в мужском теле, приходится корректировать её проявления в себе. Утомительно и унизительно постоянно обрезать своё естественное состояние в угоду своему паспортному полу, в угоду людям, которые думают, что я соответствую документам».

«Живя в таких условиях, я будто бы была закупорена в банку и погружена в мир людей: никто этой банки не видел, никто не видел, что в ней самой. Видели лишь искривлённое отображение меня, ошибочное, противоположное. Банка отображала мужчину, когда в ней была женщина. И все верили в искажение, но не в суть».