НП «ЛИТЕРАТУРНАЯ РЕСПУБЛИКА» - Бегущие по волнам. Сборник номинантов литературной премии им. А .С. Грина

До позднего вечера я бродил по городу в сердечном упоении русской чистотой и святостью. Заночевал в простой дешёвой гостинице на дальних улицах. А наутро вышел из города и, как трубадур, глядя только вперёд, направился из Костромской области в Ивановскую.

Плотный перечень услуг городского сервиса закрывает от нас щедрую и естественную доброту окружающего мира! Только выпорхнув из мегаполиса и выдавив из души рабский страх горожанина перед одиночеством тела, мы приобретаем то, о чём Бог давным-давно позаботился. И тогда нас посещает вдохновенная радость от пульсирующей плави звёздного неба или пьянящего аромата свежескошенного сена. В такие минуты душа распрямляется, дыхание становится ровным и спокойным. Это не пережить, воображая вечерами на кухне ту или иную литературу. В плотном пространстве «натурального» Бога надо оказаться и немного пожить, соскребая с тела родимые пятна городского сервиса.

Весь первый день я шёл полем, в километре от воды. Солнце, как путеводная звезда, сверкало передо мной, заливая мягким осенним светом дорогу. Октябрь в Поволжье умеренно теплый. Однако ночью температура заметно падает. Поэтому, как только стемнело, я зарылся в душистый стог прелого сена и уснул, разглядывая звёзды. Около полуночи проснулся от холода и почувствовал, как из глубины стога сочится мягкое приветливое тепло. Я стал разгребать сено и вдруг отдёрнул руку, невольно вскрикнув от боли. Мои пальцы буквально плавились и шипели от страшного ожога! Так я разрешил первую традиционную непонятку горожанина: почему самовозгораются по осени стога? Применив известное народное средство к обожжённому участку кожи, я осторожно выровнял теплоотдачу моего временного жилища и крепко уснул до самого утра.

На четвёртый день путешествия мне припомнилось собственное одиночество. Я уже приготовился «взныть», но с удивлением отметил, что ныть вовсе не хочется. Наоборот, мысль о присутствии кого-либо рядом показалась мне попросту неуместной. Удивлённый столь странным поворотом дел, я остановился. «Как?! – воскликнула моя городская неуверенность в собственных силах. – Неужели кроме одиночества мне никто не нужен?»

Я стал вглядываться в себя и вскоре обнаружил, что ум, привыкший беспечно скользить по хромированным выступам мегаполиса, притих и находится в особом интеллектуальном возбуждении, вернее, ликовании. Я спросил ум: «В чём дело?» В ответ он «приложил палец к губам» и… я услышал тихий неспешный разговор. Говорили трое, их голоса в разной степени мне были знакомы. А так как рядом никого не было, очевидно, эти трое собеседовали друг с другом… во мне!

Присев на камень (кстати, валун лежал на перекрёстке трёх дорог), я сосредоточился. Новые ощущения требовали объяснений. В небе, курлыча, проплыл клин журавлей. Раскатисто отозвался вдали самолёт. Потом всё стихло. В наступившей тишине я услышал разговор. Притушив свечу горделивой самодостаточности, ум вёл неспешный разговор с душой. Изредка он предлагал мне взглянуть вверх и что-то отвечал парящему в горних духу!

«Дух, душа, тело… Вот оно что!» – я припомнил название книги, случайно попавшей мне в руки пару лет назад. Автор книги, святой целитель Лука (Войно-Ясенецкий), великий врач и выдающийся священник, писал о божественной сущности личностной триады. Прочитать книгу я так и не удосужился. Много раз начинал чтение, но, всякий раз, барахтаясь в текучке событий, откладывал на потом, зная наверняка, что моё обещанное «потом» наступит не скоро, если вообще наступит. И теперь, мне, потомственному горожанину, вкусившему лишь первые плоды целебного одиночества, неожиданно, как бы наперёд открылось главное: быть наедине с самим собой, иными словами, быть самим собой – вовсе не тягостно! Напротив, уединение – великое благо!

* * *

В один из дней я расположился на ночлег у самой воды, облюбовав бугорок, округ которого лесная чаща обрывалась прямо в Волгу. На то, чтобы выйти из леса и заночевать в поле со спасительными стожками, уже не было ни сил, ни света.

Бугорок своей причудливой формой напоминал полуостров Крым. Где-то «в районе Симферополя» я развёл костёр и стал кашеварить. Стемнело. Непривычный холод скользнул по позвоночнику и заставил оглянуться. Меня поразила абсолютная тишина. Смолкло всё! Я слышал только собственное дыхание и гулкое потрескивание разгорающегося хвороста. Театральность происходящего озадачила меня. Я поглядел на часы. Они болтались на запястье, напоминая далекие правила жизни, к которым придётся когда-то вернуться. На часах было без двух минут полночь.

Ровно через две минуты лес проснулся. Да как проснулся! Зашуршало и тронулось с места в едином порыве бесчисленное множество живых организмов. Я наблюдал эту полуночную вакханалию, немного струхнув от мысли, что, быть может, присутствую на собственной тризне. Повинуясь инстинкту, я стал шуметь и подбрасывать сухие ветки в костёр, стараясь не смотреть по сторонам. Когда костёр разгорелся до пугающей величины, мне пришло в голову писать письмо домой, чтобы хоть как-то скоротать время до рассвета…

* * *

Мы исследуем Марианские впадины, заглядываем в звёздные дыры и в то же время редко совершаем случайные открытия на расстоянии вытянутой руки. Разглядывая ветхий имидж Адама, мы настраиваем приборы на бесконечность и попадаем в ловушку псевдознаний. Тех знаний, у которых нет с нами никаких связей, кроме нашего воображения о них. Мы пытаемся в духовных и физических исследованиях добраться до самого Бога. Но так как расстояние до Бога равно нулю (случай редкий), или бесконечности, нам приходится описывать Его всегда воображаемо, и часто исходя из прикладных необходимостей. Если бы мы действительно мечтали познать устройство Вселенной, то трепетно примечали признаки Божьего бытия в малом, порою едва заметном. Так великий мудрец двадцатого века о. Павел Флоренский говорил: «Я выискиваю места, где жёсткая скорлупа дольнего мира, треснув, даёт сбой. И через эти малые трещины наблюдаю Бога».

Дни напролёт я шёл нелёгкой дорогой по правобережной волжской тайге, пересечённой оврагами и бесчисленными буераками. Шёл, разбрасывая при дороге накопленные за годы городской жизни никчемные «светские сбережения». Мысли мои становились просты, настроение – ровно и спокойно.

Через две недели пути я вошёл в знаменитый левитановский Плёс, пожалуй, самое красивое из известных мне мест на правом берегу Волги. Я бродил по перелескам Плёса, очарованный обступившим меня великолепием, и ранимая душа Левитана повсюду со мной собеседовала. Мы оба наслаждались природой и тончайшими оттенками наших творческих отношений, для которых не стали помехой века разлуки!