Фил Ахмад - ЧОПнутые

ХАЛДЕЙ.

Первым коллегой-охранником, которого я встретил на входе в Центр, был светловолосый дохляк, высоковатый вертлявый мужичок лет 60 с молодящим ежиком на продолговатом черепе и с характерным для бытовых пьяндыг испитым морщинистым лицом со впалыми щеками. Глаза, тускло проглядывающие через стекла очков, висевших на кончике крючкообразного носа, не выражали ничего, кроме поразительно бесцветной пустоты. Когда он говорил, его тонкие губы шевелились словно два плоских багровых червя, лениво копошащихся в пространстве между носом и небритым подбородком. Невзирая на очевидное неоконченное среднее образование и приобретенный в результате постоянного и долговременного воздействия алкоголя дефект заикания, свои тирады он произносил исключительно в менторском тоне. При этом совершенно не обращая внимания на собеседника и всем своим видом выказывая безграничную уверенность в неоспоримой правоте озвученных мыслей. Для стороннего наблюдательного ума авторитарный тон разговора, замешанный на самодовольном хамстве, немедленно обнаруживал в Халдее натуру дурно воспитанную и крайне ограниченную, что вполне соответствовало его одиозной фамилии – Анусов. Общение Халдея сводилось преимущественно к навязчиво-раздажительному примитивному монологу, весьма схожему с песней одинокого киргиза в бескрайней степи: «что вижу – о том пою». Ключевым словом в лексиконе Халдея было лаконичное, универсально-абстрактное выражение – PIZдец. Этим знаковым понятием Халдей наполнял множество возникающих у него эмоционально-чувственных всплесков и оценочных суждений. Иногда речь его разбавлялась трюизмами и пошленьким вербальными шаблонами, присущими арго официантов, таксистов, продавцов, кладбищенских могильщиков, проводников поездов дальнего следования и прочей мелкожульнической шелухи. Вся эта предприимчивая братия, а в славные времена застоя – антисоциальная нечисть, с переменным (в зависимости от степени нарушения Уголовного кодекса СССР) успехом действовала по скрытым от большинства населения мелкорыночным правилам. На свой страх тюрьмы и риск потерять тяжело нажитое, «деловые» использовали абсолютно все методы давно и успешно загнивающего капитализма. Чтобы добиться материального успеха, комбинаторы изощрялись в хитросплетенных комбинациях, вручая малые и большие подношения разного рода контролерам и проверяльщикам. Периодически «отстегивали» негласно узаконенную мзду нужным людям, прикрывающим хищения и обман. Эти революционеры экономического подполья, неслышимые никем глашатаи горбачевской перестройки, сами того не осознавая, в условиях тотального контроля КГБ за всем-и-вся, своими поистине сверхчеловеческими усилиями долгие годы камень за камнем тайно закладывали фундамент нынешней, постперестроечной эпохи. Честь им всем и хвала! Авантюристам и первопроходцам! Страдальцам и сидельцам! Победителям и побежденным! И ныне! И присно! И во веки веков!

В совдеповском прошлом Халдей служил официантом в ресторане, или, как незлобиво называли эту профессию ресторанные шлюшки, веселым обманщиком». Работал как и все ресторанщики, на себя, снимая неплохие для того времени денежки на мелком кабацком жульничестве. Подобными манипуляциями славилось абсолютно все бытовое обслуживание в СССР. «Левые» деньги делались на пересортице, недовложении, недоносе, недоливе, обмере, обсчете и часто – на откровенно-бессовестном обворовывании надравшихся вдрызг невменяемых посетителей. Примерив на себя однажды маску лакейского приспособленчества, Халдей уже никогда ее не снимал и носил в течение всей халдейской жизни. Не расставался он с комфортной личиной даже в бане, где все посетители абсолютно голые и по природе своей первозданной равны между собой. Из шутовского маскарада естественным образом вышло, что так накрепко он с ней, маской этой уродливой, сроднился, так мощно и всеобъемлюще проклятая эта личина вросла в его плоть, так плотно пропитала она его кровь, настолько прочно забетонировала каждую фибру его сущности, что теперь Халдей даже и не представлял себе иной модели существования, кроме единственно существующей и ставшей для него пожизненной – «не нае.. – не проживе…» Следующие два знаковых этапа жития Халдея – дошлый хваткий таксизм, а затем столь же оборотистая и плутоватая и работенка в обслуге игровых автоматов. Однорукие бандиты подобно чуме расплодились в перестроечное время, и ничего позитивного в эволюцию сознания Халдея не привнесли. Разве что еще деньжат наковырял да ошметки совести своей халдейской окончательно и бесповоротно похоронил. Передвигался Халдей с удивительной для его возраста холерической прытью, каковую даже трудно было назвать ходьбой. Это было некое импульсивное движение сначала в никуда, а затем в осмысленном направлении. Широко расставленные в стороны ступни ног, отдаленно напоминавшие сценическую позицию балетного танцора, сучили короткими шажками, выписывая замысловатые экзерсисы. Высоко вскинутая и отброшенная назад дынеобразная голова, впалая грудь, неестественным образом выпирающая вперед, тощие ручонки, болтающиеся в разные стороны, придавали ему вид нелепый и комичный. А какие умопомрачительные пируэты выделывала его спина! Выработавшаяся с годами привычка «прогибаться» перед нужными людьми, заискивать с денежной клиентурой, с которой можно было снять гешефт, повлияла не только на психику, но и на морфологию туловища Халдея. Казалось, что его позвоночный столб имеет иное, в корне отличное от человеческого, строение. В зависимости от возникающей ситуации, а также статуса собеседника уникальный позвоночник Халдея вступал в общение самостоятельно, инстинктивно приспосабливаясь к диалогу. Пытаясь дополнить смыслом невыраженное и недосказанное словами, он сжимался тугой пружиной, вихлялся из стороны в сторону, словно эластичный канат. Хребет неестественно выгибался змеей, готовой ужалить, напряженно натягивался звенящей струной, устало опадал в изнеможении. Затем с дрожью восставал, распрямлялся и снова изгибался дугой в разные стороны. Личная жизнь Халдея складывалась неровно. Его первая жена умерла по причине, которую он раскрывать не желал. При упоминании покойной ограничивался лишь констатацией печального факта из давно ушедшего и полузабытого прошлого. В настоящем времени он жил в гражданском браке с женщиной, с которой познакомился еще в бытность процветания игрового бизнеса. В этой денежной клоаке вместе с ним и подвизалась его нынешняя подруга жизни, полноватая круглолицая особа лет 50, имеющая дочь от первого брака, в прошлом медработник низшего звена. В перестроечное голодное безденежье она без колебаний поменяла клятву Гиппократа на присягу Мамоне. Вполне успешные челночные операции, которые были весьма популярны в перестроечную эпоху, приносили неплохой гешефт. Поэтому бывший медработник решила более не возвращаться на тернистую благородную, но низкооплачиваемую, медицинскую стезю. Сегодня предприимчивая медсестра с успехом продолжает свою вполне доходную, торгашескую деятельность. Объединив нажитые непосильными перестроечно-рыночными трудами капиталы и распродав часть доставшейся в наследство недвижимости, ловкая парочка купила земельный участок в престижном пригороде и выстроила на нем для постоянного проживания недорогой, но вполне приличный домишко. На оставшиеся от строительства средства они приобрели каждому персональное авто. Ей пришелся по вкусу малиновый седан Мазда, а Халдею – азиатский внедорожник. Огромный, неуклюжий, гомосексуально-голубого цвета с перламутровым отливом джип-паркетник. И это был не просто автомобиль, не обычное четырехколесное средство передвижения, это была его Мечта! Реализованная на закате жизни тайная фантазия провинциала. Несказанное счастье жуликоватого крохобора, щипача, который трусливо, с оглядкой сшибал по жизни неправедную копейку. В силу природной умственной отсталости Халдей был не способен на серьезные деловые игры. Примитивность мышления не позволяла ему отважиться на проведение крупной сделки, сулящей баснословные прибыли. Плоский мозг Халдея был неспособен выстроить сложную, но интересную комбинацию, требующую от игроков некого авантюрного движения ума, нестандартных ходов, решительности и риска. Всю жизнь Халдей болезненно завидовал «крутым парням», которые обладали высоким материальным статусом и владели дорогостоящими бытовыми игрушками, в которые привыкли играть неожиданно разбогатевшие взрослые мальчики. Карабкаясь к такому же успеху, Халдей настойчиво собирал урожай с чужих грядок, не гнушаясь ничем ради жирного куска добычи. Сорвав очередной куш, он с аккуратностью банковского кассира складывал добытые купюры в личную кубышку. Изо дня в день с неизмеримой радостью скупого рыцаря, с алчной слюной у рта он пересчитывал постоянно растущую массу своего будущего благосостояния. Даже свои персональные расчетные листки с указанием высокой официальной зарплаты, полученные в бытность его работы в игровом бизнесе, он бережно хранил как ценную реликвию. Изредка в нужные моменты он предъявлял эти реликты своим товарищам с целью утвердиться в статусе патриция в среде плебеев и вызвать к себе безграничное уважение и почет. Какой счастливой гордостью светились его глаза, когда он, подобно ученому-археологу, в руках которого неожиданно оказались древние египетские папирусы, с великой осторожностью и благоговением разворачивал и предъявлял эти измятые фетиши окружающим коллегам! Как горделиво и по-халдейски изящно извивался его позвоночник в скрытой, никем неслышимой кроме самого Халдея, упоительной молитве Мамоне! Истрепанные, пожелтевшие от времени полоски бумаги служили ему и печальным поминовением, и олицетворением персонального счастья. Они были воплощением смысла, которым некогда наполнялись безвозвратно ушедшие годы жизни. Но недолго музыка играла. В один прекрасный день все игорное щастье Халдея закончилось неожиданно и вполне тривиально по причине полного запрета государством игровой деятельности. Азартные игры в общественном пространстве теперь расценивались как безнравственное и вредоносное явление. Общественное мнение посчитало, что игровой бизнес развращает неокрепшие перестроечные умишки, опустошает карманы игроманов и по-бандитски разоряет и без того нищенские семейные бюджеты. А с каким благоговением и трогательной заботой относился Халдей к своему железному катафалку! Это была поистине неподдельная любоффь! Так молодой любовник, страстно вожделея предмет своей страсти, и, наконец-то получив возможность обладания, испытывает безмерное чувство обожания и почти святого поклонения долгожданному объекту своих грез. Чистоплотность, а точнее чистоплюйство Халдея и здесь не знало никакой меры. Чтобы сохранить салон своего обожаемого катафалка в первозданно невинном состоянии, он, где только возможно, подбирал старые газеты и застилал ими новенькие коврики для ног. Чтобы – не дай бог! – какая глупая и наглая муха или заползший таракан ненароком на них не нагадили. У случайных пассажиров и пассажирок, коих он иногда любезно приглашал прокатиться, чтобы похвастаться своим автоприобретением, такая «забота» о чистоте окружающей среды в его машине кроме скабрезной усмешки и подташнивающей улыбочки ничего не вызывала. Говорят, что муж и жена сатанеют одинаково, и что в течение совместной жизни каждый из семейного тандема, неосознанно подстраиваясь под характер другого, невольно приобретает те или иные черты своего сожителя. Вирус откровенного жлобства поразил и его пассию, которая, как и ее любезный супруг, столь же тщательно выстилала салон своей Мазды использованными таблоидами и прочей медиа макулатурой. А еще его халдейская душа была крайне неравнодушна к любому проявлению халявы. Приобретенное в течение жизни, уникальное состояние «халявшика» было присуще абсолютно всем хитрозачатым мелким жуликам. В особенности выходцам из совдеповской сферы обслуживания. Сладкое слово ХАЛЯВА присутствовало везде, где бы не находились приверженцы подобного отношения к жизни, любители поживиться на дармовщинку. Даже, казалось бы, на пустом месте при полном отсутствии предметов охалявнивания, наметанный глаз профессионального дармоеда без труда определял возможный предмет халявного присвоения. В подобных случаях реальным воплощением безусловной максимы халявщиков, служил сакральный, переходящий в молитвенно-эмоциональный возглас абсолютно всех почитателей халявы: «ХОТЬ ЧТО-ТО!». Этот боевой клич являлся призывом к немедленному ментальному и визуальному сканированию окружающего пространства, поиску дармового объекта и последующим решительным конкретным действиям. Незыблемое правило «минимума» также служил и нравственным оправданием одобных действий профессионального халявщика. Так, пребывая в сладостной иллюзии, при всем своем, им же самим непомерно раздутом в мыльный пузырь VIP-статусе: «Я вип-вип! У меня джип-джип!» Халдей отнюдь не гнушался остатками пищи. Если точнее – баланды, которую, после жестокой предварительной продуктовой ревизии Главного Кухмистера, обычно недоедали постояльцы Центра и наши братья-охранники. В объемистой спортивной сумке он носил целый наборчик пластиковых контейнеров и разнокалиберных баночек. В эти ёмкости он скрупулезно сливал и складывал разнообразные пищевые остатки, испытывая от насладительного процесса нескрываемое удовольствие и хищную радость настоящего халявщика. В семейных отношениях Халдей считал себя безусловным лидером, автором и исполнителем своего собственного Домостроя. Ощущал себя эдаким полновластным хозяйчиком, не терпящим никаких возражений и препираний. Поскольку, по его собственному мнению, он, Хозяин, как красный цвет светофора, был прав в любых обстоятельствах. Такая позиция обычно присуща людям мелкотравчатым, низким, в социальном плане ничего из себя не представляющим. Не состоявшиеся в личностном плане, где-то в глубинах своей сущности эти люди ясно осознают свое ничтожество и болезненно ощущают полную невозможность и неспособность что-то исправить. Изменение и перестройка личности невозможна в силу того, что деятельное время безнадежно упущено. И что к финишу жизни уже гораздо ближе, чем к ее началу. Внешней заменой этому обреченному состоянию души, как правило, служат неуемные амбиции, возникающие на основе завышенной самооценки. Возникает желание любым способом заявить окружающему миру о своем существовании, выделиться в общественной среде не своими реальными заслугами, а за счет унижения и оскорбления других ее членов. По сути Халдей был дегенерирующим от частых алкогольных возлияний эгоцентричным семейным деспотом. Человеком капризным, мелочным, несдержанным, способным безосновательно вспылить, устроить семейный скандал и вылить ушат грязи на любого только из-за одной, оставленной в раковине, невымытой тарелки. Вся его аргументация против разумных доводов его подруги сводилась к изрыгиванию в ее адрес изощренного мата и грязных оскорблений, в сравнении с которыми оскорбительный лексикон последнего вокзального бездомного бродяги покажется просто невинным детским лепетом. Внезапно возникающие приступы подобной пьяной ярости и выплески параноидального гнева проявлялись у Халдея довольно часто. По уродливой форме изложения и омерзительному содержанию приступы напоминали праведный гнев таксиста, которого после длинной поездки «кинул» клиент или удивленно-пренебрежительное возмущение официанта, у которого, не расплатившись за заказ, тайно убежали гости. Частенько, не обращая внимания на окружающих, удивленных и пораженных дикостью услышанного, Халдей впадал в параноидальный транс и полностью отключался от действительности, Во время очередной скандальной семейной размолвки он благим матом, то и дело срываясь на раздраженный бабий визг, со зверской озлобленностью изрыгал своей пассии в телефонную трубку: