Array Сборник - Пушкин жив

И так во всём уникален формат.
Я самобытен и этому рад,
но правила, догмы иначе гласят:
«Мы – эталон! Мы – постулат!»

Я самобытен, и оттого
не хочу быть похожим ни на кого,
будь то великий, известный поэт,
учёный, философ… да хоть президент!

Зима – не только время года:
бывает так, что в жизни иногда
людей встречаешь дома у порога
и понимаешь, что в душе зима…

Зима в душе со вьюгой и метелью
бросает в жар, испариной кипит,
ещё озноб, а с ним к тому же трéмор,
который, к слову, тоже не щадит.

И так душа черствеет, леденеет,
теряет огонёк, да продолжает выть,
но всё же она холит и лелеет
искорку надежды до весны дожить.

Зима – не только время года:
бывает так, что в жизни иногда
людей встречаешь дома у порога
и понимаешь, что в душе зима…

Дабы было неповадно,
в детстве был отцов ремень,
угол тоже наказанье —
за проступки и за лень.

За проступки и за леность
в жизни платят все и вся:
кто-то больше, кто-то меньше,
а скупой вдвойне всегда.

Дабы было неповадно,
в юношестве иногда
помню друга взгляд недобрый,
брань, корящую меня.

За проступки и за леность
в жизни платят все и вся:
кто-то больше, кто-то меньше,
а скупой вдвойне всегда.

Дабы было неповадно,
в зрелости почти всегда
штрафы, выволочки, взбучки,
а порой даже тюрьма.

За проступки и за леность
в жизни платят все и вся:
кто-то больше, кто-то меньше,
а скупой вдвойне всегда.

Матёрый волк не ищет крова —
прошёл чрез воду и огонь.
Он ценит больше всех свободу,
которую попробуй тронь.

Попробуй тронь – и пожалеешь
о том, что посягнуть посмел,
не ведает ведь волк прощенья,
и сожаленье не у дел.

Матёрым волк с рожденья не был —
жизнь волчья сделала таким.
Ещё, конечно, было племя,
зовётся ныне что людским .

Хитёр стал волк и кровожаден.
А как же по-другому жить,
когда в округе все мечтают
тебя на чучело пустить?..

На чучело пустить? – Что ж, ладно,
не будет уж рычать и выть,
но есть из миски в зоопарке,
зазорно волку в клетке жить.

Матёрый волк не ищет крова —
прошёл чрез воду и огонь.
Он ценит больше всех свободу,
которую попробуй тронь.

Жизнь делится на два этапа:
сначала нет ума и страха,
потом здоровья и ушата,
чтоб совесть мыть и жить без блата.

Нет, обманул, совсем забыл
упомянýть этап один —
наверно, важный, ключевой,
где не кривишь ещё душой.

Где не кривишь и спину гнёшь,
достойно где ещё живёшь —
достойно, но почти всегда
долги, кредиты, доктора.

И вот в период важный тот
вопрос естественный встаёт:
«Да сколько можно всё терпеть?
Пахать задаром и болеть!

Неужто я не заслужил?
Я честно на завод ходил!
Я спину гнул, ночей не спал,
работал сутки, уставал!

Как человек хочу пожить!
Семью одеть и накормить!
Детей достойно воспитать,
чтоб не пришлось им голодать!»

Находит каждый сам ответ —
кто-то молчит, а кто-то нет.
Решает каждый для себя,
как дальше жить, и что нельзя.

И что нельзя?.. И где мораль?..
И есть ли Бог?.. Ад или Рай?..
Закон, Порядок – всё вуаль?
Ищи, решай, но цену знай!

Жизнь делится на два этапа:
сначала нет ума и страха,
потом здоровья и ушата,
чтоб совесть мыть и жить без блата.

Частица НЕ известна многим,
причём у всех на языке —
кому-то, правда, костью в горле,
кому-то жалостью к себе.

Хоть НЕ служебная часть речи,
эмоциональна НЕ подчас,
но отрицательный оттенок
передаёт всегда на раз.

Передаёт с лихвой достаток,
желание трудиться, жить,
любить и верить, что когда-то
нам НЕ придётся уходить.

Частица НЕ известна многим,
причём у всех на языке —
кому-то, правда, костью в горле,
кому-то жалостью к себе.

Искусство воплощать творцу дано зачем? —
вопрос сугубо личный и непонятный всем.
Так с ходу не ответишь сразу на него,
а может быть, махнёшь, сказав: «Не суждено!»

«Не суждено, конечно!» – скажет пессимист,
на поиски рванёт тут же оптимист,
и только, усмехнувшись, достав бумаги лист,
«А ну-ка, напиши…» – ответит реалист.

И здесь встаёт проблема: нечем мне писать,
не нечего , а нечем мысли излагать —
мне хоть бы карандашик, ручку, уголёк,
а реалист с вопросом: «Ну, что же ты примолк?

Что же ты не пишешь?.. Иль алфавит забыл?..
А может, просто ел и руки не помыл?..
Иль всё гораздо проще… Нечего писать…
Когда не знаешь, как и где же ручку взять!»

Едкий, жгучий и простой
веду я разговор с тобой…
Да-да! Собрат мой по перу,
к тебе с вопросом я спешу…

Скажи-ка, друг, скажи-ка, брат, —
ты лирик или интригант?
Стихи твои читал не раз,
они все будто на заказ…

Порою хвалишь жутко власть,
потом к пейзажам ловко шасть!
Переживаешь так душевно,
почтенно, чувственно, распевно…

И вновь, и вновь, аж режет глаз,
блистаешь словом напоказ!
Наверно всё же госзаказ?..
Эх, нет, ошибся, ругаешь власть…

Ругаешь власть, а криминал
возводишь прямо в идеал…
Наверное, кто больше дал,
того ты в оде восхвалял.

Совет простой тебе, собрат:
бумага стерпит всё стократ,
но вот Поэт не может врать,
как и душою торговать!

Мне улица кузницей в жизни была:
характер стальной ковала она —
закалку, чеканку, кручение, изгиб,
наковальню, очаг я прошёл, не погиб.

Плавка и резка рано с утра,
кузнечная сварка весь день – не игра,
штамповка под вечер, порой и всю ночь,
булат отдыхает или точь-в-точь.

Упругость и твёрдость, сила ума,
находчивость, смелость – всё это я,
и с улицей ныне мы словно родня,
учитель и друг она для меня.

Мне улица кузницей в жизни была:
характер стальной ковала она —
закалку, чеканку, кручение, изгиб,
наковальню, очаг я прошёл, не погиб.