Анна Росси - Голод

Ночные посиделки с Бьерном продолжаются. Мы обсуждаем все подряд: имперские замашки США и России, проблемы эмиграции, Шекспира и историю Гренландии – острова, благодаря которому маленькая Дания является самой большой страной в Европе. Бьерн рассказывает, как попал в армию, вытянув короткую спичку в споре, о службе в составе НАТО в Косово.

Я узнаю, что Томас – лучший друг Бьерна, а Маргрет – его бывшая девушка, которая ушла к Томасу, вручив Бьерну список, где по пунктам указала, в чем он уступает другу. Бьерн с ней согласен.

– И чем ты ей не угодил? – спрашиваю я из любопытства.

– У нее четкие планы на будущее: она хочет петь в Королевской опере в Копенгагене, Томас тоже мечтает переехать в столицу, а я пока не знаю, чего хочу…

Неделя стремительно подходит к концу, пора паковать сувениры и собираться домой. Грусть встает комом в горле. Я ловлю на себе долгие взгляды Бьерна во время пар, околачиваюсь вокруг него на кухне, больше мешая, чем помогая. В пятницу вечером мы остаемся дома вдвоем: ужинаем при свечах, дурачимся перед фотокамерой, болтаем до утра.

В субботу все вместе идем на боулинг. Ни разу не играла, но новичкам везет – мы с Бьерном бьем всех. Я не могу от него отойти, как будто намагниченная. Его близость дополняет меня, кажется, что мои силы иссякнут, если расстояние между нами увеличится. Обычно болтливые, мы угрюмо молчим. Обоим хочется остановить время, победить солнце, урвать предрассветные часы. Мы глотаем одну «Корону» за другой, закусывая лимоном.

Диджей врубает медляк из фильма Coyote Ugly, Бьерн приглашает меня взглядом, я обнимаю его за шею и прижимаюсь щекой к груди. Учащающийся ритм его сердца передается и мне. Я поднимаю лицо, и мы синхронно сливаемся губами. Мир перестает существовать, музыка отступает, оба растворяемся в поцелуе.

Полупустой самолет уносит меня в Москву. Я бережно перебираю в памяти лучшие часы, проведенные с Бьерном. Хочется повернуть время вспять, мне кажется, что больше никогда его не увижу. Юля нежно гладит по плечу и шепчет:

– Все будет хорошо. Не переживай ты так!

Мне хочется верить в чудо.

Дома одиночество накрывает с головой. Я верчу в руках листок с телефоном Бьерна, но не решаюсь набрать. Отчаяние непрошеным гостем сосет под ложечкой.

Раздается звонок на домашний:

– Привет!

– Привет. – В груди разливается тепло, я молча улыбаюсь.

– Я по тебе скучаю. Можно приехать в апреле?

– Давай. Русских дорог не боишься?

– Не-а.

Мы созваниваемся по скайпу почти каждый день, счета за интернет зашкаливают – мама ругается, Бьерну не хватает стипендии.

Апрель 2004-го

Группа по обмену приезжает на неделю, Бьерн остается на две. Пока я езжу в универ, он занимается своими делами, иногда у меня получается присоединиться к экскурсиям. У памятника Пушкину девушка обращается ко мне по-датски, извиняется и говорит, что я похожа на датчанку. Думаю, после немецкого выучить этот ломаный язык мне никак не удастся.

Бьерн свободно пользуется метрополитеном, вооруженный картой Москвы и сотовым. Мама приглашает нас на обед, где он производит фурор, заявляя, что не ест «рыбьи яйца». На выходные мы уезжаем в Питер – город очаровывает романтикой и пленяет гостеприимством. Не хочется возвращаться, не хочется расставаться. В такт поезду стучит мысль: «А что дальше, что дальше?»

Брат отвозит нас в аэропорт. Бьерн обнимает меня и покрывает поцелуями мокрое лицо:

– Я тебе позвоню.

Май 2004-го

Мы продолжаем созваниваться, но напряжение осязаемо. Я обещаю летом приехать, хотя у меня запланирована стажировка в Германии – ну, это же рядом.

– Штутгарт? – переспрашивает Бьерн. – Юг Германии, на противоположном конце страны.

– Я могу прилететь на выходные.

– Прямого рейса нет, шесть часов с пересадкой в Амстердаме.

– Можно пересечься в Копенгагене.

– В самом дорогом городе Европы?

Я вздыхаю, во рту чувствуется горечь поражения.

Через неделю он звонит опять, у меня дурное предчувствие:

– Привет!

– Привет…

– Я переезжаю в Орхус, буду писать кандидатскую.

В глазах стоят слезы, но в душе теплится надежда.

– Ты знаешь, я все взвесил и думаю, что нам лучше расстаться. Не стоит ограничивать друг друга. Я не готов к серьезным отношениям и тем более не в состоянии поддерживать их на расстоянии.

– Подожди, Бьерн, можно что-то придумать…

– Прости! Так будет лучше… – Он тихо повторяет, как заезженная пластинка.

В голове пульсирует обида, сердце отказывается повиноваться.

Июнь 2006-го

В конце июня раздается звонок. Плохо слышно, связь прерывается, но я узнаю голос с первого слога.

– Ты в Коломне?

– Да, приехал на пару недель прыгать с парашютом.

– Ага… – Про себя думаю, какой он сумасшедший.

– Можно заехать?

– Конечно! Адрес дать?

– Я помню.

Дверь оживает требовательным звонком. Передо мной стоит грязный спортсмен с огромным баулом:

– Жил в палатке… Извини… Постриглась?

– Ага! – киваю я, а у самой улыбка до ушей.

– И вышла замуж… – замечает кольцо на пальце. – Я так и знал.

Я обнимаю это чудовище. Он прижимает меня к себе свободной рукой. В спальне плачет шестимесячный сын. Начинается суета, я сажаю малыша в слинг, приношу свежие полотенца в ванную, Бьерн загружает белье в стиральную машину.

Потом пьем чай на кухне, он качает сына на коленке.

– Глупо вышло. – Бьерн поднимает кристально-голубые глаза на меня. – Я тебя упустил.

Пауза повисает в воздухе, за окном щебечут птицы и мягко вьется тополиный пух.

Муж поздно приходит с работы. Я расстилаю Бьерну диван в гостиной. С утра мужчины готовят овсянку, до меня долетают обрывки оживленной беседы.

Мы идем с коляской через парк, Бьерн бросает:

– Хороший выбор!

Киваю, понимая, что он о муже.

У мамы на антресолях Бьерн оставляет кроссовки, палатку и спальный мешок – не хватает места в багаже. Я обещаю переслать ему их в Данию и провожаю до метро:

– Может, останешься? Переночуешь в гостиной, нам несложно.

– В хостеле переночую, – упрямо мотает головой.

– Ну, пока. Бывай!

– Пока, – наклоняется и целует меня в щеку. Я обнимаю его. Сын начинает реветь. Бьерн исчезает в толпе, а меня пронзает мысль, что нового адреса и телефона он не оставил.

Город с моста казался сгустком огней, кое-где залитых чернилами. Машины истерично гудели – затор был такой, что никто не двигался. Все готовились к Новому году, суетились и нагружали улицы сильнее обычного. Гелла решила поехать в объезд, но оказалась в еще большей ловушке – девять вечера, а она, голодная и усталая, никак не могла добраться до дома.