Эльвира Абдулова - Родные узы

Когда они встретились, Ася держала за пухлые пальчики пятилетнюю дочку, милую, послушную, тихую девочку, удивительно напоминавшую ее в детстве, и Ната не знала, как подступиться к этим гостьям из женского царства, чем таким порадовать, чем бы их угостить. Коробка с солдатиками, машинки и футбольный мяч, дожидавшиеся правнуков под диваном, пригодиться тут не могли, и тете было неловко за эту свою неподготовленность. Дочке Ася объяснила так, как оно было на самом деле: это бабушкина сестра, они не виделись много лет, потому что когда-то давно рассорились и разъехались. Двадцать пять лет для пятилетнего ребенка представлялись огромным сроком, но в историю она поверила легко: в ее мире сказок и приключений спящая красавица целых сто лет дожидалась поцелуя, а заколдованная царевна могла очень долго жить в образе лягушки в ожидании своего Иванушки.

Тетя как-то уменьшилась в размере и, уткнувшись в грудь невысокой Асе, стоявшей на каблуках при полном параде, всхлипывала и просила: «Ты только ничего не говори, девочка… как же я рада, Асенька…». Благодарная за прием, ночной разговор об отце и встречу с братом, Ася, конечно, не спросила ни слова о том, почему же они не искали Асю, если помнили ее всегда, и год от года подсчитывали, сколько ей сейчас может быть лет, есть ли у нее дети, чем она по жизни занимается. Оба брата обходили эту тему стороной, но кое-что Ася все же узнала: через дальнюю родню лет десять назад они сделали попытку поговорить с Асиной мамой. Она поначалу откликнулась, нехотя и сухо, а потом, подумав, все же отказалась дать Асин телефон. Вот тогда-то, наверное, и появился тот самый номерок в старой кожаной записной книге мамы. Из ее немногочисленных рассказов Ася знала: она хотела покаяния. Считала себя обиженной и хотела, чтобы сестра призналась в том, что была неправа, а вместе с ней и вся ее семья, муж и два сына. К моменту конфликта оба сына были достаточно взрослыми людьми, и мама считала их виноватыми тоже. Поднимать подобные темы Ася, конечно, не собиралась, предпочитала, чтобы осадок остался внизу, не бередил чистую и незамутненную поверхность. В конце концов, это был разговор двух сестер. Ни ее, ни ее братьев он не должен был касаться, но, однако, коснулся…

«Спасибо, что ты нас нашла, – говорили оба, – мы вот так не смогли, а ты это сделала». За словом «не смогли» скрывалось нечто большее, чем простое незнание ее телефона, непонимание, где она живет – к тому времени интернет был уже доступен многим. В этом таилась обида, тяжкое бремя прежних ссор и непонимание, которое связало их по рукам и ногам, тоже и мешало сделать шаг навстречу. Это местоимение «мы» делало из них единую команду. Но Ася не хотела придавать этому значение, мысли были заняты совсем другим, начинать эту тему совсем не хотелось. В голове прокручивалось совсем другое, колесо мыслей вертелось вокруг теплых и полузабытых детских воспоминаний, вокруг старого дома бабушки и дедушки, где все встречались на выходных. Ася рассказывала о маме, о своей семье, чувствовала восторженный взгляд старшего брата и теплую руку тети, не отпускавшую ее ладонь весь вечер. На вопрос Наты относительно сестры Ася ответила честно: мама к разговору пока неготова. Нужно ее подготовить. Все знали вспыльчивый и непростой характер Люси и понимали, что вряд ли она поменяет свое решение, но сделали вид, что поверили, оставив эту тему, понимая, что беседа может принять совсем другой оборот. Было столько веселья, смеха, любви и воспоминаний о прошлых проказах, что очень хотелось вернуться в детство. Даже тетя, по ее признанию, почувствовала себя лет на тридцать моложе и вспомнила, как они с Асей ходили в кино и пекли «Наполеон» в ее теплом уютном доме. Все искренне улыбались, пили кофе, хорошее вино, хотя нужды в этом никакой не было. Они и так охмелели и потеряли голову с самой первой минуты. Все хотели доставить удовольствие друг другу и получить его самим, дотронуться друг до друга, приобнять, по возможности наверстать упущенное.

В два часа ночи вспомнили про Асину дочку, дремавшую перед телевизором, и пошли укладывать. Она все-таки нашла себе забаву: из книжного шкафа Ната достала ей две глиняные фигурки пастуха и пастушки, и девочка, на ходу придумав им увлекательную жизнь, кормила их конфетами, водила гулять и укладывала спать. На неожиданно откуда-то появившуюся родню, она, поначалу, смотрела широко раскрытыми карими глазами, на всякий случай покрепче прижимаясь к матери, а потом разыгралась, освоилась и нашла себе занятие по душе.

– А это точно бабушкина сестра? – спросила перед сном дочка, серьезно посмотрев на мать.

– Да, конечно, доченька! – ответила все еще потрясенная встречей Ася.

– Но они совсем не похожи!

– Ну, так бывает очень часто, – объяснила Ася, – дети могут походить на бабушек, дедушек, на другую родню, а не друг на друга.

– Да, наверное, – согласилась она и вдруг просияла, вспомнив что-то свое, – Как кошечка в нашем дворе, помнишь? Она такая рыженькая и мягкая, а котята у нее черно-белые.

– Ну вот, видишь, родная!.. А теперь спи, я скоро тоже к тебе приду и расскажу сказку.

Обещание было, конечно, дано зря: когда Ася добралась до кровати, было почти утро, дочка крепко спала, сжав в руках пастушку. В тот день им обеим снились странные сны. Дочке казалось, что она ловит улетающий в небо воздушный змей, а Асе мерещилось степное или лесное распутье, как в сказках про русских богатырей, с той только разницей, что ей не нужно было выбирать, в какую сторону двигаться. Обе сестры тащили ее со стороны в сторону, и обе не в силах были отпустить ее друг от друга. Ася была юной, двадцатилетней, сестры – крепкие, красивые и уверенные, в своих лучших зрелых годах…

Девочки и правда родились с разницей в восемь лет и были совершенно разными. И это, вероятно, было одной из причин, отталкивающих их друг от друга. По мнению мамы, родители относились к ним по-разному: старшая была ближе к матери, младшую больше любил отец. Ася знала, что это было только мамино мнение, но она была так в этом убедительна, что все остальные в это верили тоже. Старшую дочь любить было, наверное, проще. Она отличалась более спокойным нравом, покладистостью и вежливостью. Она не совершала бездумных поступков, не отличалась беспечной храбростью, не штурмовала самые высокие деревья, не свисала с них вниз головой.

Люся среди дворовых мальчишек была своей, она бунтовала дома и обижалась, что ей недостает внимания со стороны родителей. В те послевоенные годы родители были заняты совершенно другими делами: детей нужно было прокормить и по возможности одетыми и сытыми отправить в школу. Отец девочек вернулся с войны без ноги, мать их никогда не работала, привыкнув во всем полагаться на мужа. Он был и оставался до самого ухода центром семьи. После войны он освоил новую для себя специальность – стал бухгалтером, это и помогало семье сводить концы с концами. Люся бабушку прекрасно помнила: тихая, спокойная женщина, занимающаяся домом, мужем в первую очередь, и, конечно, приезжающими на выходные внуками. В каком-то смысле бабушке и дедушке повезло: сумев пережить тяжелые военные годы, они достойно воспитали дочерей, увидели внуков и ушли из жизни, успев даже подержать на руках правнука.