Ольга Покровская - Летучий корабль. Роман

Моряки замерли, колыхаясь всей ватагой и переминаясь с ноги на ногу. На их лицах читалось мучение свободных людей, попавших в переплет, и Павел, проникаясь сочувствием к родственным для него душам, увидел себя, сегодняшнего, со стороны – такого же нелепого и взъерошенного.

– Почему ты сказал, что нет применения? – спросил Рыбаков у Игоря, наведя на адресата выпрямленный палец, словно дуло пистолета. Павла он не замечал. – Не жалко было твоего руководителя?

– Нет, – сказал Игорь. – Он уже привык к кретинам.

Рыбаков осклабился и оглянулся на притихшую свиту.

– Гуляем? – претенциозный взмах рукой получился у него неубедительным. – Молодежь! Кто в меня верит – за мной!

И он посеменил вниз по лестнице, а юбилейный сход, облегченно радуясь, что шествие продолжается, ринулся за ним. Игорь с неожиданным азартом сорвался с места.

– Идешь? – бросил он Павлу.

Павел остался и проводил недобрыми глазами пестрый людской хвост, который вильнул мимо метро, к дому Пашкова. Внутреннее неприятие удержало его от бездумного порыва. «Кто в меня верит». А я не верю. И верить не хочу.

Он возвращался домой через город, который замолкал, проживая вечер обычного дня. Последние несколько лет, с тех пор как сменилась власть и убрались замшелые генеральные секретари, московская публика поражала Павла какой-то праздничностью, и он удивлялся этой свежей, бушующей во все четыре стороны света энергетике. Окружающие люди казались Павлу очень милыми, и ему мнилось, что душевное тепло разлито по городу, и это компенсировало ему грусть и неприятный осадок от чудного Игорева поступка.

Фонари светились в листве загадочно. Лужи почти высохли – завтра ожидалась хорошая погода. Придя домой, Павел застал охриплую Анну Георгиевну с телефонной трубкой – она делилась с подругами успехами сына. В комнатушке Вадима Викторовича ревела трансляция футбольного матча. Отец в последнее время приходил поздно – Павел знал, что в основной программе «Витязя» установлены очень жесткие сроки, и что Морозов пообещал подчиненным казарменное положение, если изделие не будет сдано вовремя.

Сейчас недавно явившийся Вадим Викторович еще не успел поужинать – Анна Георгиевна положила трубку и захлопотала на кухне. Зажглась газовая конфорка. Павел оглядывался на дверной проем, за которым голубел телевизионный свет и сожалел, что Вадим Викторович смотрит примитивный турнир, а не штудирует, к примеру, умный том, в отличие от Игорева отца – Николая Никитича, который, хотя был чистым управленцем, неестественно много читал, и Павла отчасти раздражало, что громогласный Николай Никитич, казалось, знал об авиации все.

Анна Георгиевна поставила на стол сковороду и, когда сын опустился на табуретку, погладила его по голове.

– Молодец, – просияла она, и Павел заподозрил, что ее оживление вызвано не сыновними успехами, а долгими женскими разговорами. – А Игорь? Лена телефон оборвала: где он? я волнуюсь! Чудная девочка – нашла, о ком… хлеб возьми.

Анна Георгиевна подразумевала, что Игорь всегда на высоте, что беспокоиться за него глупо в любой ситуации, и что это особенно смехотворно для Игоревой одноклассницы Лены, с детского сада влюбленной в своего кумира, который принимал Ленино обожание как должное. Павел не влезал в их неординарные истории – тем более, что Лену, учась в параллельном классе, он знал не слишком хорошо.

– Он не дома, – буркнул Павел. – Отправился в загул, плавно переходящий в запой и дальнейшее разложение личности.

– Фу. Как тебе не стыдно.

Анна Георгиевна относила Игоря к породе лихих гусар – всегдашних победителей, которым положено пить, гулять и пускаться в рискованные переделки. Сам Павел не входил в этот блестящий сонм – когда-то Анна Георгиевна за глаза называла своего плотненького задумчивого ребенка тугодумом, и у того помимо воли осталась детская памятка об ее уничижительном словечке.

– Ира звонила, – сказала Анна Георгиевна. – Напоминала про свадьбу.

Павел покачал головой в тщетной попытке отказаться от визита.

– Мам, сходи ты – я там никого не знаю.

Ира, которая когда-то была их соседкой, маячила в Павловом сознании кем-то вроде далекой родственницы: трикотажные, растянутые на коленках колготки, шерстяные шортики, банка с окрашенной водой, куда они по очереди окунали колонковые кисточки, и – позже, после пары случайных походов в гости – манерная девица, лупящая по клавишам пианино, в окружении угрюмых молодых людей. Павел даже не знал, за кого из этих мрачных личностей она выходила замуж.

Закончился футбол, и вышел, щурясь, Вадим Викторович в майке с пятном от машинного масла; Павел виновато притих, но отца интересовало, когда нужно сдавать «бегунок» и когда выдадут «корочки», а сын вообразил, какими словами расписали его сегодняшние подвиги отцовы приятели – Вадим Викторович числил в знакомых половину фирмы – и на его душе заскребли кошки.

– У нас два ваших раздолбая будут защищаться, – сказал Вадим Викторович. – Уровень слабенький – до Туполева далеко.

– Туполев не оканчивал наш замечательный институт, – резонно возразил Павел. – Он окончил императорское техническое училище.

Он сменил тему и спросил про самолет, о котором так истово судачили в курилках; в тесной кухне не было свободного пространства для троих, и Анна Георгиевна, чтобы не мешать мужчинам, ушла в комнаты, унося с собой аромат розового масла из сувенирной болгарской пробирки, которую ей подарили на день рождения.

Вадим Викторович капнул аджики на картошку и заговорил. Павел, слушая и с тревогой рассматривая кровавый сосудик в отцовском глазу, удивлялся, что после абсурдных изречений, сделанных с неимоверным апломбом экспертами во всех науках сразу, он, не выходя из дома, получил самую точную и исчерпывающую информацию.

– На самом деле простая идея, – говорил Вадим Викторович. —Значительная часть у биологов… другое ведомство, притирка – а они не торопятся, никакой нормальный человек под Морозова не пойдет: он же растопчет, уничтожит, согнет в бараний рог.

Самолет оживал в негромком баритоне Вадима Викторовича, и Павлу, дезориентированному страшилками от всезнаек, представилось ясно, что проект, о котором мололи языками, кто во что горазд – не сумасшествие, а грандиозная работа, и он даже вздрогнул от завистливого преклонения перед создателями, которые взмыли на революционные высоты. Приятным было только то, что Игорь – судя по сентенциям, которыми он донимал друга – тоже не представлял себе сути, и в этой слепоте друзья наконец-то были равны.

– Только бы не свернули это все, – сказал он. – В рамках перестройки и гласности.

– Если снимут Морозова – будет удар… но не верится. Одно дело – чистить партийную шоблу… другое – величины типа Морозова. Хочется верить, что не совсем у нас дураки сидят. Авиация нужна любой власти. Это основа государства…