Ольга Покровская - Летучий корабль. Роман

Ковыляя и прихрамывая, Павел возвращался домой. Восторженное настроение перегорело в избытке впечатлений. Ступив из электрички на вокзальный перрон, он вздрогнул от боли в боку и задумался о худшем, заранее подбирая слова, чтобы объяснить возможно сломанное ребро – рассказать правду ему, в предвидении родительской истерики, даже в голову не приходило. Он стоял у столба и собирался с силами перед рывком в метро; прямой взгляд неприятно уперся в него из толпы, и, когда он узнал Машу, чья изящная головка венчала приподнятый воротник твидового жакета, то даже рассердился на себя, что некстати оказался на ее пути, словно умышленно сделал что-то неправильное.

Он прикинулся, что не заметил девушку – опустил глаза, и через минуту обнаружил у своих грязных ботинок, на асфальте ее лаковые туфли с пряжками.

– Болит или плохо? – спросила она в лоб, отбросив ненужное приветствие. Обстановку она оценивала мгновенно – обессиленный Павел, который в другое время, выдержав достоинство, отстранился бы от малознакомого человека, проблеял что-то невразумительное. – Сейчас… такси найду…

Мелькнули ее низкие каблуки, и девушка исчезла.

– Где ж ты его… – скалясь, пробормотал вслед Павел, ни минуты не сомневавшийся, что в сутолоке вокзала, среди нахрапистых и бесцеремонных очередей с тюками и баулами, воспитанное создание, конечно, не удержит свободную машину.

Он, вдыхая папиросный чад и угольный дым, восстанавливал дыхание, представлял, с какими испытаниями столкнется Маша на привокзальной площади, и удивился, когда вынырнувшая откуда-то девушка твердой рукой – как взрослый ребенка – провела его боковыми ходами в переулок и запихнула в бежевую «Волгу», а тронутый ее вниманием Павел, хотя такси не входило в его планы, подчинился.

– Может, в больницу? – спросила Маша, наклоняясь к заднему сидению, и за расстегнутой пуговицей ее шелковой блузки блеснула золотая цепочка.

– Нет, – выдавил Павел, испугавшись ее командного голоса – и ее глаз, в которых светилась ненужная ему улыбка. – Домой…

Глядя, как за окном проплывают фасады московского центра, он, еще гордясь – по инерции – что получил новый опыт, уже клял себя за глупость. Он напрасно понадеялся, что мистическое впечатление повторится само, на автомате, и проворонил, о чем его инструктировали, нарвавшись на немедленную расплату – однако неприятнее всего в нем отозвался спасительный Машин поступок, и Павлу, который еще ежился от пронизывающего Машиного взгляда, категорически претило, что девушка вторгается в его судьбу.

Доехали до дома. На сумеречной улице горели фонари, но, войдя в подъезд, Павел попал в темноту, где пахло засоренным мусоропроводом. Он чиркнул спичкой; неяркое пламя выхватило из тьмы двери и раскиданные по ступеням огрызки – потом огонек, испустив едкий дым, погас. Павел постоял, глядя на оконный прямоугольник; болела нога, болело ребро, и грудь щемила тоска привычного уже одиночества, в последнее время не оставлявшего его ни на работе, ни дома, ни в идиотских начинаниях, ни в мимолетных интрижках. Московские друзья отдыхали, кто где, а институтское общежитие разбежалось по домам. Он так привык, что Игорь всегда рядом, что уже жалел, что уехал из Ялты.

Но его приключения не закончились. Когда он, мечтая, как завалится на диван, переступил порог квартиры, Анна Георгиевна, многозначительно мигнув, предупредила:

– У тебя гости.

В комнате пахло едкими духами. У стола сидела Лена – Игорева одноклассница, безнадежно влюбленная в своего кумира с начальной школы – и, постукивая пальцами по глянцевым страницам, листала альбом «Русский музей». Когда Павел вошел, Лена подняла голову, и в свете лампы заиграли мелкие кудряшки ее золотистых волос.

– Ты что, из гаража? – она обмахнула ладонью лицо. – От тебя несет бензином. Фу.

Павел, угодивший из огня в полымя, выдохнул, разлепил губы и пробормотал «кто бы говорил…». Лена впилась в него глазами.

– Где он? – спросила она трагически и не уточняя, что речь идет об Игоре. – Почему ты здесь? Вы же поехали вместе!

Павел считал неуместными разбирательства даже от человека, имеющего на вопросы об Игоре законное право – в отличие от Лены, которая подобных прав не имела. Шагнув к дивану, он поморщился.

– У меня дела, а у него нет.

Его страдальческая гримаса не укрылась от Лены, заломившей худые руки.

– Господи, ну какие у тебя дела? Как ты мог!.. – она заходила по комнате. – Как ты мог его оставить?

– Может, сядешь? – попросил Павел уныло.

– Не сяду! – она задохнулась от возмущения. – Ты… я тебя знать не хочу!

Ореол золотистых волос с негодованием проследовал мимо. Павел наконец расслабился и опустился на диван. Женственный Ленин голосок задел натянутые нервы, которые, уже ошпаренные горячими Машиными глазами, заныли теперь на грани сладкого, мучительного блаженства.

– Пойду я на Ирину свадьбу, – сообщил он Анне Георгиевне со вздохом.

Сейчас, затосковав, понял, что настоящая жизнь проходит мимо него, неуклюжего увальня-крепыша, который мается бессмысленными выходками, вроде прыжков с парашютом, и его остро потянуло на праздник и на сопутствующие приключения – подальше от Машиных глаз, которые и ночью, когда он заснул, будто сверлили впечатлительного Павла.

Свадьба, на которую он добросовестно явился, была через несколько дней; в ноздри Павла, когда он вошел в просторную, как аэродром, квартиру, ударили запахи ванили, маринада и жареной курицы. Гостю некуда было приткнуться: одну комнату, превращенную в склад, занимали продуктовые упаковки; во второй комнате было застолье; в третьей, заходясь икотой, рыдала женщина с багровым лицом; в четвертой, на двуспальной кровати, высилась гора гостевых сумок и плащей. Заметив, что Павел дичится, Иринина мама, Раиса Кузьминична, усадила его рядом с собой, у двери.

– Славный парень – указывала она на счастливого жениха. – Принцессу нашу любит, взбрыки ее терпит. Ты знаешь – ее не всякий выдержит.

Возбужденная принцесса напоминала мокрого павлина. Краем уха Павел выслушивал обожающую сплетни Раису Кузьминичну и скоро знал, что Иринин жених – переводчик, свекровь – научный сотрудник в музее, а свекор – искусствовед, но усатого мужчину с хорошей выправкой Павел счел искусствоведом, про которых говорят «в штатском». Чувствовалось, что новая Иринина семья существует в другой, непривычной среде, которую Павел, активно отторгаясь от замешенного на «деловых» отношениях стяжательства, не одобрял. Раиса Кузьминична запела про длинноносую свидетельницу и поведала жуткую историю о лечении от экземы. Павел, проклиная минуту слабости, которая привела его в вертеп, готовил выражения, которыми намеревался снабдить отчет для Анны Георгиевны. Потом позвонили в дверь, Раиса Кузьминична вскочила к очередному гостю и замешкалась в прихожей. Выглянув, Павел мельком увидел что-то буднично-кухонное и решил, что соседи пришли жаловаться на музыку, или кто-то явился за луковицей. Он отвернулся и разобрал только, что Раиса Кузьминична восклицала, дергая пришедшую за руку: