Олег Ясинский - Девиация. Часть первая «Майя»

Майя усмехнулась, подала узкую ладошку.

– Майя, – сказала тихонько.

– Вот и ладно.

Затем Майя напомнила, где мы с нею встечались: на межшкольном кавээне; она была в команде соперников, а я – капитаном от нашей школы. А ещё рассказывала о себе.

Как и предполагал – ей семнадцать. В этом, девяносто первом, окончила школу, поступила на экономический факультет Киевского университета. Живёт с родителями в новой девятиэтажке на центральной площади, куда поселилась четыре года назад, как переехала в Городок. У неё есть брат, на шесть лет младше, и сестричка, которой пятый годик пошёл. Отец бывший военный, мать работает в райисполкоме. На дискотеку раньше не ходила – родители не разрешали, пока не поступит в университет. Подружки её – не подружки, а компания соседки. Предложили сходить на дискотеку – согласилась. Пошла из любопытства: знакомые рассказали, что двое парней танцплощадку в парке отстроили, дискотеки проводят, а один из диск-жокеев – интересный учитель из соседней школы.

Так и сказала: «Интересный»!

Когда возвратился домой – светало. Пёрышки облаков обратились перинами, набухли, засочились влажной пылью, которая ласково холодила мою счастливую физиономию.

Хорошая девушка Майя. Настоящая. Сердце сладко млело от предчувствия неизведанного, ещё недоступного, но вполне возможного. От смутной надежды вырваться из ледяной темницы, в которой находилось за истребление любви.

Тогда, полтора года назад, я не мог поступить иначе. Я был излишне праведным, чтобы нарушить запреты. Стал ли мир счастливее от моей праведности? Миру безразлично! Ему нет дела до двух песчинок, которые столкнулись, сцепились, развеялись вселенским вихрем: пусть страдают, лишь бы не порушили стройной, кем-то придуманной системы. Видно не Богом – Бог сам есть Любовь! Его трезвым, уверенным в своей правоте врагом, которому я услужил, растоптав несмелую, первую, самую сокровенную искорку девичьего сердца.

Пробрался тихонько коридором, стараясь не разбудить маму. Ощупью зашёл в келью, прикрыл двери. Освещения не включал. Разделся в предутреннем сумраке, нырнул под холодную простынь.

Ещё ни одна женщина не грела мою домашнюю постель – как пишут в старых пахучих книгах. Были интрижки на стороне, бессмысленные романы, но чтобы так, по-семейному, вместе всю ночь – не доводилось. Словом, одинокий, как Адам до сотворения Половинки.

А он, прародитель людей – изначальный рогоносец. Настрадался от женских чар, от непостоянства. Первая Адамова жена – огнерождённая Лилит – заскучала, к Люциферу подалась. Вторая, Ева – плоть от плоти, сотворённая из Адамового ребра для покорности и послушания, тоже не усидела в Райских кущах, со Змием спуталась. Затем яблочко поднесла: отведай муж дорогой, Добро и Зло познаешь. Адам послушно вкусил, но познал лишь медовую ловушку, которая толкнула во все тяжкие, где переплелось Добро и Зло.

Так и повелось с той поры: мается зачарованный род мужской, мнит себя вершителем, романтиком. А ОНА пройдёт, подолом мелькнёт, поведёт глазками, вздохнет томно и… заноет похотью, шевельнётся мохнатый чертик в свадхистане, ужалит щемящей иголочкой. И все свершения, все романтические бредни сводятся к месту происхождения мира, живописанному Гюставом Курбе.

Но то лишь начало мытарств безумного брата, угодившего в липкую паутину. Позабыв спасать мир, он примеряет упругое жало к запретному плоду. Ведающая о нашей слабости вроде покориться, милосердно снизойдёт, допустит чуть надкусить упругую кожицу, а дальше – к сладкой, сочной мякоти – никак нельзя! Только после возложения свободы на алтарь Гименея.

28 июля 1991, Городок

В обед зашёл Юрка. Я ещё нежился в постели, вспоминал стыдный сон, навеянный библейским сюжетом. Сладко просыпаться, когда первой искоркой проявляется: вчера с ТАКОЙ девушкой познакомился!

Юрка плюхнулся ко мне на диван, примостился в ногах, потянулся, как котяра. Глянул хитрюще.

– Ну что – дала?

– Заткнись! – вмазал похабнику ногой под ребра. Не сильно, для острастки.

Это он так шутит.

– Во-во! – Юрка скривился. – Вся благодарность. Ты ему девочку на блюдечке, а он затыкает.

– Спасибо, конечно. Но она – не ТАКАЯ.

– Все они «не такие». Нос воротят, а сами – аж пищат. Ждут, когда под юбку залезешь.

– Я сказал – она не такая!

– Ладно, дело твоё, – обиделся Юрка. – Только, сдаётся мне, начинается «Зина номер два» – год с нею за ручку ходить станешь, потом – поцелуешь, а она, в это время, будет ко мне бегать.

– Майя с тобой на одном поле…

– Её Майя зовут?

– Ты же сам вчера спрашивал.

– Я забыл. Со вчерашнего вечера столько баб… Так вот, насчёт поля: если бы она в моём вкусе – ещё бы вчера в кустах повизгивала. Ты меня знаешь.

Я его знаю. И как представил: моя, недоступная, вместе с Юркой! В кустах!

– Да пошёл ты!

– Пожалуйста, Эдмон. Только запомни, как Александр Васильевич, который Суворов, учил: натиск и напор решают всё!

– Сам разберусь.

– Сегодня вечером – дискотека. Не забыл? – Юрка поднялся с дивана. – Или любовью мозги отшибло?

– Не забыл. А ты зачем пришёл?

– Узнать, не даром ли вчера из себя клоуна корчил?

– Так бы и спросил, а то сразу: дала – не дала… Не даром. Спасибо.

– До вечера! – буркнул Юрка на прощанье.

Глава вторая

Первая половина августа 1991. Городок

Лето катилось на убыль: жаркое, дождливое, непостоянное.

С утра припечёт, пересушит, добавит бурых мазков унылому городецкому пространству – без надобности на солнцепёк не ступишь – опалишься. Воздух бездвижен, звуки в нём резкие, колючие. Зато, ближе к полудню, подкрадутся неожиданные тучки, скользнут по белому небу, заштрихуют горячими росчерками пылающий мир, вспенят речку, дохнут свежестью, проявятся изумрудом на умытых кленовых листьях. Затем, также стремительно, улетят, даруя жизнь сопредельным землям. И лишь воскреснешь, выберешься из тени, как обдаст парующей влагой, задушливым миражом, который тает, обращается пеклом. Затем опять дождь. Каждый день, третью неделю.

Непостоянный август стоял над Городком. Как и моя дружба с Майей, которую романом не назовешь – вроде новеллы. Юрка, знаток девичьих сердец, оказался прав.

Во вторую нашу встречу, когда после дискотеки пришли к Майиному дому, я настроился и, помня Юркины советы, привлёк девушку к себе, чтобы поцеловать. Не рассчитал, ткнулся губами в холодный нос.

Майя увернулась: мол, не хорошо приличным девушкам допускать ТАКИЕ вольности, не говоря о вольностях больших. А ещё сказала, что нравлюсь ей, рада нашей дружбе и, как старшему, вверяет мне свою честь. Так и сказала, по-книжному.

Следующие три недели августа, вечерами, в дни дискотек, я заранее приходил к её дому, ждал на скамейке. Майя царственно выплывала из парадного, мы вместе шли в парк. Порой держал её за руку, но так, чтобы меньше кто видел (донесут матери!), порой обнимал за плечи, но «без глупостей» – как отшучивалась девушка.