Ольга Рёснес - Семнадцатая руна

Рано или поздно сосед обязательно приходит в гости. И что из того, что незвано, он же сосед. И вот он едет неспеша на тракторе с прицепом, и с ним его дочь, Брит, девчонка лет двенадцати, ей тоже охота взглянуть, как будет гореть вываленный на пустырь мусор. Кнут Гримстад давно уже так решил: нельзя оставлять соседа без внимания. И эти двое, что пытаются теперь тут обжиться – хотя жить тут попросту невозможно – пусть имеют в виду: старые законы все еще в силе. Через этот двор столетьями проезжали туда-сюда повозки и телеги, так было всем удобно, и теперь надо развернуться на тракторе прямо перед крыльцом, при этом не отдавив ноги сидящей на нижней ступени, в пижаме и домашних тапках, хозяйки… да какая она, к черту, хозяйка! Ей должно быть еще не известно, что все Гримстады были местными политиками, и от одного только слова «политик» у людей до сих пор темнеет в глазах.

Трактор ползет неспеша, и девчонка машет Герд рукой, поскольку ей, в ее двенадцать лет, уже известно, что такое хорошие манеры.

– Ты тоже будешь смотреть, как горит мусор? – весело кричит она, – Как горят мамины новогодние платья! И эти стулья, матрасы, детская коляска для кукол… – она ловко спрыгивает на землю, – Хочешь взять себе стеганое одеяло?… подушку?… коробку из-под ботинок?… они теперь никому не нужны! – она присаживается рядом с Герд на ступеньку, вытаскивает из заднего кармана джинсов телефон, – Тут мой новый альбом, хочешь взглянуть?

В свои двенадцать Брит совсем уже взрослая, и уже начинающие определяться округлые формы не вызовут даже у старухи сомнений: с телом ей чертовски повезло. Тут можно даже не напрягаться с поиском подходящей одежды, достаточно короткой, выше пупка, безрукавки и корректно облегаюших зад трусов, и то и другое безупречно черное.

– Видишь, как мне круто везет? – весело докладывает она Герд, – Я почти уже модель!

Она тут, кстати, не одна: рядом девчонки повыше и совсем малышня, и все они в черном. Черный цвет дает гарантию стиля, и если к тому же стать полуоборотом, с болтающимся по спине белокурым хвостом, можно запросто накинуть себе еще лет десять, и никто ничего не скажет.

– Мы все тут будущие модели, – охотно поясняет Брит, – и мне уже два раза заплатили… я буду много зарабатывать!

– Твой папа знает об этом? – тревожно спрашивает Герд, – Или мама?

– Ну да, мама гордится мной, и когда к нам приходит Магнус, она разрешает мне сидеть у него на коленях… Магнус, он такой славный! Он убивает волков!

– Да…

– А хочешь, я покажу тебе вот что… но только на одну секунду… вот!

Она быстро меняет картинки, и Герд успевает узнать ее в голой розовой кукле, выглядывающей из-за спины грузного старика… ведь ей уже двенадцать! Возраст прочтения будущего. Оно всё уже, будущее, тут, оно состоялось и ждет вознаграждения за обгон медленно ползущего времени, и его тайным вдохновителем является страх…страх остаться ни с чем. Поскольку все, что может предложить жизнь пока еще не сгоревшему телу, запросто умещается в таком вот смартфоне.

– Наша учительница говорит, что я секси, – продолжает щебетать Брит, – и когда мне было восемь… тебе это не интересно? Ну да, ты же старая. Тогда послушай: недавно я попросила маму сделать мне тест ДНК, и мы обе пришли в ужас… ты представляешь? Оказывается, мои гены на все сто процентов нордические! Во мне нет ни капли примеси, одни только викинги! Ни капли африканской крови… ну хотя бы китайской…

– Зачем тебе это?

– Чтобы быть более сексуальной, так мне советует мама.

Сунув в карман телефон, она забирается обратно в кабину трактора.

Оставляя след колес на клеверной лужайке, трактор подъезжает к крыльцу, и Герд неспеша встает и садится прямо на землю, будто так ей удобней, и Кнут слегка тормозит, продолжая ехать прямо на нее.

– Что ты тут расселась, – высунувшись из кабины, кричит он, – не видишь, что я еду?

– Вижу.

Остановившись в полутора метрах от нее, Кнут сигналит, и сидящая в кабине девчонка кричит что-то из окна, но Герд породолжает сидеть на земле.

– Я буду тут сидеть, пока ты не свалишь отсюда, – безразлично отзывается она, поудобнее обхватив колени руками, – ты заехал ко мне во двор.

– Ну и что? – кричит Кнут из кабины, – закон позволяет мне это! Прочь с дороги! Или я тебя задавлю! – он подъезжает еще на полметра и снова сигналит.

– Теперь здесь действуют только мои законы, – все так же сидя перед рычащим трактором, спокойно возражает Герд, – Мои! И если ты сейчас же не свалишь, я позвоню Архангелу Михаилу!

– А она крутая! – восхищенно констатирует девчонка.

Переглянувшись с дочерью, Кнут выключает мотор, смотрит по сторонам… ага, вон там, возле сарая, этот ее Харальд, да вот он идет сюда…

– Что за чушь она тут несет? – раздраженно кричит ему Кнут, – Какой еще Михаил?

– Какой-какой… – нехотя отзывается Харальд, – она знает, какой… Короче, катись отсюда.

– Но я жгу здесь мусор уже пятнадцать лет! Мне нужно проехать… – он снова сигналит.

Подняв с земли камень, Герд швыряет его в окно трактора, и Кнут тут же дает задний ход, неуклюже пятится вместе с прицепом на дорогу. Теперь он знает, какие у него соседи. Вот ведь, не понимают, что сами подписывают себе приговор. Да-да, это приговор!

– Какие неприветливые люди, – сердито сообщает он дочери, – ни капли вежливости!

Девчонке все равно, где жечь мусор, и обернувшись к Герд, она со всей серьезностью двенадцатилетнего ребенка напоминает:

– Только никому не говори, я покажу тебе еще кое-что…

Трактор медленно ползет обратно, сворачивает к почтовым ящикам, тащится вдоль железной дороги… и вот он снова тут, только с другой стороны забора, и пламя костра лижет ветви берез, обволакивая густым дымом клеверную лужайку.

Во двор незаметно прокрадывается, перелезая через каменную межу, самый близкий, ближайший сосед, тот, что продал Герд эти руины. Он видел все из окна, и ему любопытно, как пойдет дело дальше. Хотя он знает и так: этим двоим, Харальду и Герд, тут не жить. Он продал им руины вовсе не для жизни – тут никто не живет уже двадцать лет – но исключительно ради своей же забавы: что может радовать больше, чем ежедневное наблюдение чьих-то мучений. Сидишь у себя на кухне с чашкой кофе и ванильным кексом, смотришь в окно, как эта… как ее там… как она таскает из ручья воду, поставив ведра на тележку, как стирает на крыльце белье… делать ей больше нечего. И это ведь он, Ларс Бондевик, так ловко все придумал: выкупил долг у жившего когда-то на руинах наркомана, и тот съехал, оставив землю Ларсу. Всего каких-то тридцать тысяч, не долг, а должок, и он надежно хранится теперь в банке, потихоньку обрастая процентами. И кому же в конце концов придется платить? Разумеется, ей… как там ее… Должно быть, она долго копила свои пенсионные гроши, эти полмиллиона, чтобы отдать их Ларсу за этот ни на что не годный пустырь. Тем самым она оплатила Ларсу отпуск в Тайланде и покупку дачного фургона, вмещающего сразу штук восемь приятелей вместе с раскладными стульями и койками, в основном, как и сам Ларс, охотников. И надо ей прямо сейчас, пока еще дымит возле забора костер, посоветовать пропускать Кнута через двор, а самому наблюдать из кухонного окна, что будет…