Ана Чи - 34 ступень

– Что-то еще? – осторожно спросила я.

– Должно быть что-то еще, но я не знаю, что…

– Как насчет нас? – спросила я в шутку, хоть и не могла скрыть волнение от того, каков мог быть ее ответ.

«Доброе утро, как многие из вас знают, меня зовут Эмма, и я веду сессии по вторникам и четвергам. Сегодня я хотела бы посвятить время групповым упражнениям, но перед этим давайте познакомимся с новичками и своей поддержкой поможем им в их пути к выздоровлению». После этого последовали неуверенные аплодисменты, и Эмма, женщина лет тридцати с огненно-рыжими волосами и слишком розовой помадой, окинула взглядом нашу небольшую группу, состоящую из девяти человек. «Пожалуйста, поднимите руку те, кто сегодня присутствует на встрече впервые». – Сказав это, она перевела взгляд на присутствующих, перебирая одного за другим, и в конечном итоге остановившись на мне. Я не поднял руку, но она продолжала пристально смотреть на меня, не оставляя мне особого выбора. Ее любезное введение казалось не более, чем формальностью, за которой стоял четкий план, не зависящий от поднятых рук и личных намерений. Я знал, что мне придется что-то сказать, и это не придавало спокойствия и уж тем более ощущения поддержки.

«Меня зовут Патрик», – тихо произнес я и тут же замолчал, смутившись от сухости и тонкости собственного голоса. Эмма все еще в упор глядела на меня, наклонившись вперед и опершись подбородком о руку, стоящую локтем на колене, прикрытом длинной шерстяной юбкой. «Я нахожусь здесь со вчерашнего дня. Мне 32 года, и я работаю менеджером по инвестициям в „Маркс-банке“», – добавил я, не зная, что именно она хотела услышать.

«Давайте вместе поприветствуем Патрика в наших рядах», – произнесла Эмма, и за ее словами последовало несколько хлопков в ладоши, которые нашли слабый отклик среди аудитории. После того, как звук неловких аплодисментов растворился в тяжелом воздухе комнаты, она продолжила: «Спасибо, Патрик. Теперь, пожалуйста, коротко расскажи нам, почему ты здесь. Конечно, если ты готов с нами этим поделиться». Что-то подсказывало мне, что я вновь был не в той позиции, в которой мог выбирать. Скорее всего фраза «если ты готов» была не более, чем вежливостью, а, может, и стандартным выражением, лишь частью истертого до дыр сценария.

«Я здесь, потому что этого желает моя семья. Мой отец тяжело болен и хочет увидеть меня в нормальном состоянии», – сказав это, я не смог сдержать ухмылку. «У меня диагностировали шизофрению, и по настоянию врачей и моих близких я должен пройти курс лечения». – Мои слова звучали, как ранее заученный текст, чем они, собственно, отчасти и являлись.

Получив программу встреч с доктором и расписание групповых терапий, я решил заранее подготовиться, хоть толком и не знал, что меня ожидало. Как минимум я мог предположить, что мне будут задавать вопрос «почему я здесь» и расспрашивать о моем диагнозе. Не надо было быть гением для того, чтобы предугадать, что подобный вопрос станет неизбежным в подобном заведении, а диагноз – моей визитной карточкой. Это было все равно, что готовиться к собеседованию на работу: каждый знал, что ему надо было быть готовым отвечать на вопросы об образовании, опыте работы и ожидании от будущей позиции и заработной платы. Отличием было лишь то, что, подготовившись к собеседованию, ты мог рассчитывать на должность, но здесь ты мог получить… что? Возможно, выздоровление, но на месте людей, сидящих рядом и напротив меня так, что вместе мы образовывали замкнутый круг, я бы особо не надеялся на столь амбициозное достижение.

«Спасибо, Патрик. Кто-то еще хочет поделиться перед тем, как мы приступим к упражнениям?» – теперь пристальный взгляд Эммы перебирал остальных… как называют людей в подобной ситуации? Пациентов? Людей, с ограниченными психическими возможностями? Психов? Поочередно переводя взгляд на каждого из присутствующих, Эмма уже собиралась встать со стула, но тут раздался тихий голос девушки, сидящей на третьем стуле вправо от меня. «Мы делаем групповые упражнения каждый вторник, но ничего не меняется». – Увидев, что Эмма обратила на нее внимание, девушка, которой не могло быть больше двадцати лет, заговорила громче, убирая сальные выбившиеся пряди черных волос за уши. «Неделя за неделей одно и то же, одно и то же, одно и то же, но ничего не меняется. Поднимите руку те, кому групповые упражнения принесли хоть какую-то пользу?»

«Лара, пожалуйста, давай не будем нарушать ход сессии», – размеренно произнесла Эмма. «Мы уже неоднократно обсуждали это с тобой и с доктором Варной. Групповые сессии и упражнения, как и прочие части программы, работают только в том случае, если пациенты позволяют им работать», – голос Эммы по-прежнему оставался спокойным, а ее слова звучали так, как будто она произнесла их не один десяток раз. Тем не менее даже длительная практика и опыт не могли скрыть ее раздражения. Не то чтобы это можно было заметить невооруженным взглядом, но мне показалось, что кожа на лице Эммы натянулась, будто она направляла все имеющиеся силы на то, чтобы не выдать собственных эмоций.

Наблюдая за Эммой, я невольно размышлял о том, могла ли карьера в психиатрии приносить ту же степень удовлетворения, какую получали доктора других направлений. Конечно, если бы Эмма решила стать хирургом, то она бы могла видеть смерть пациентов на операционном столе, а это, как ни крути, тяжелое зрелище даже для самого опытного профессионала. Хотя тут можно поспорить, что было хуже, потому что мы, психи, в любой момент могли покончить жизнь самоубийством. Кроме того, доктор, нормальный доктор для нормальных людей, мог наложить гипс на сломанную ногу и, спустя время, снять его и провозгласить пациента излеченным. Сколько раз за свою карьеру Эмма смогла посмотреть на одного из своих подопечных и решительно заявить, что его расстройства остались в прошлом?

Лара больше не произнесла ни слова, и мы приступили к упражнениям. На самом деле, это было всего одно упражнение, которое, в общем, заключалось в том, что мы должны были собраться в группы из трех человек и поочередно передавать друг другу небольшой мягкий шар зеленого цвета. При этом мы должны были делиться с остальными сначала своими страхами, а потом своими желаниями, а, точнее, желаниями, связанными с нашим пребыванием в Тихой Долине, в клинике, в которой мы находились по большей части добровольно, но это правило распространялось не на всех.

Учитывая стоимость пребывания на этом «курорте», подобный отдых могли себе позволить далеко немногие. Большинство пациентов, как и я, по крайней мере по моим предположениям, были здесь по воле матерей, мужей, дочерей и прочих членов семьи, обладающих солидным банковским счетом и свято верящих в то, что с «нашей сломанной ноги» однажды можно будет снять гипс. В данном случае нога не была лишь частью тела, все мы были ногой, ногой своей семьи, которая пока что была слишком дорога для того, чтобы ее ампутировать. В то же время мы приносили слишком большие неудобства для того, чтобы держать нас рядом, что уж и говорить о том, чтобы хвастаться нами обществу.