Наталья Бердская - Над синевой во мгле

– Давай я тебе помогу разобрать продукты? – совсем неожиданно спросил Пётр.

– Да нет, я сама. А что, это всё мне?

– Конечно, тебе.

– А-а-а? Что я должна? – с лёгким испугом спросила Инга.

– НИЧЕГО! – ответил Пётр, понимая вопрос.

– Просто ВСЁи просто ТАК? – чувствуя себя полной дурой, спросила Инга.

– Нет, не просто, ты даже не понимаешь, насколько не просто! – ответил Пётр.

Он уже знал, что завтра возьмёт билет на Кипр и улетит к жене, он так соскучился. Потом встал, поцеловал Ингу в щёчку и, попрощавшись, вышел.

Пётр понял, что Инга обнажила историю о своей матери, защищая себя от того, к чему привык он. Женщины у Петра были на десерт или на опохмел, вместо огурчика. Утолил жажду и забыл. Но Инга не десерт, тем более не огурчик. У неё свой запах. Она пахнет тайгой, травами…

Размышления с Ингой подвели его к решению взять билет и улететь в их летнюю резиденцию, на Кипр, где сейчас отдыхает его семья. Он не стал заходить к Нино и как-то сразу ощутил приятную вибрацию, как будто зазвучала музыка, трогающая его душевные струны. Какое-то необычное, приятное состояние обволакивающе накрыло Петра.

А в это же время Инга сидела за столом, и с её глаз катились слёзы – от воспоминаний, от сильного напряжения… да она и сама не знала ОТЧЕГО!

На следующий, это был уже третий, день Инга проснулась с необычным настроением: будто она не в своей недавно обжитой комнате, а где-то не у себя. Всё ей показалось настолько неуютным и совсем чужим. Она не спешила вставать, а, отходя ото сна, стала прокручивать вчерашний день.

Киря, Снежная королева, Лера, Толстый и Средний, опять Киря. А когда Средний перестал быть Средним, а она перестала быть профурсеткой, а осталась сама собой – день закончился.

Инга встала, умылась, собрала волосы на макушке в гульку и принялась готовить кофе.

Поставила на стол тарелку с бубликами, и… вдруг её осенило, она вспомнила: «Ведь в холодильнике – Гастроном Гастрономыч! Ох! Как он меня сейчас порадует!»

Всё сразу изменилось, и бабочки залетали, и зайчики запрыгали. И переполненный холодильник передавал Инге возбуждённо-бодрящее настроение.

«И что? Мы едим для того, чтобы жить? Или живём для того, чтобы есть?» – спросила себя Инга и поставила на стол икру, масло, ржаной хлеб.

«Мы наслаждаемся тем, что есть!» – ответила сама себе Инга, и турка с горячим кофе быстро нашла своё место на столе. Инга взяла свою любимую чашечку и медленно наливала ароматную горечь, предвкушая удовольствие вкуса.

И ОПЯТЬ… в этот утренний час третьего дня, всё как по накатанной, раздался стук в дверь.

«Нет! Это когда-нибудь кончится?!» – подумала Инга, направляясь к двери.

Она приостановилась: «ВЕРОЯТНО, это Лера!». После вчерашнего она была не готова видеть Леру.

Внутренний голос говорил: «Не хочешь – не открывай». Но она не могла стоять за дверью и делать вид, что её нет дома.

Инга открыла дверь. На пороге стояла Лера.

Инга лихорадочно стала думать: «Может, сказать, что я не одна… или плохо себя чувствую, или… Ну что наврать?»

Лера как будто просветила её мысли и, сделав шаг в прихожую, уверенно сказала:

– Не напрягайся, нам надо поговорить!

Инга молча отступила, давая Лере пройти в комнату.

– Присаживайся, позавтракаем вместе, – холодно произнесла Инга.

– Спасибо. Но я не за этим пришла. Мне надо тебе всё объяснить.

– Ничего объяснять не надо. Всё ясно как дважды два – четыре, – отрезала Инга.

– Но есть ещё и пятью пять – двадцать пять, и шестью шесть – тридцать шесть, – не сдавалась Лера, настаивая на объяснении.

– Хорошо, давай позавтракаем, а уже потом… «я буду слушать твоё враньё молодой куртизанки», – хотела сказать Инга, но вместо этого предложила Лере бутерброд с икрой.

Завтракали молча.

Инга взяла кофе, отпила глоток и первой нарушила молчание:

– Лера, «при восхождении на вершину каждый следующий шаг опаснее предыдущего» – это из воспоминаний Эдмунда Хиллари, первого покорителя Эвереста в 1953 году, – тихим голосом сказала она.

– Можешь не продолжать, я сразу хочу оборвать твои разыгравшиеся фантазии и нравоучения по поводу «опасных шагов», – как-то очень по-взрослому отреагировала Лера и продолжила: – Я НЕ СПЛЮ с ним и никогда НЕ была его любовницей.

Инга смутилась и стала прокручивать кадры назад, когда впервые увидела Толстого.

– А как же его рука на твоей талии?

– Да, и на талии, и на плечах, и в нежных объятиях. На людях! Напоказ! На всех встречах и сборищах «избранных» я с ним рядом, а вернее при нём, как дорогой и красивый аксессуар.

Лера сделала паузу, она выжидала реакцию Инги. Долго ждать не пришлось. Искромётный ум Инги отреагировал моментально:

– Ага. Это как дорогая барсетка в руках папика, и сделана барсетка из крокодиловой кожи, и не из тела крокодила, а из его члена, и при лёгком поглаживании превращается в чемодан.

Лера засмеялась.

– Да не надо ничего гладить и превращать! Дмитрий Лазаревич не любит дам, он любит мальчиков, а не девочек.

Инга застыла в оцепенении. Она стояла, как проглотившая лом, после опрокинутого ведра с ледяной водой. Ступор непонимания накрыл её. Лера рассиропилась. Её радовал этот ушат холодной воды, опрокинутой на Ингу.

Постепенно восстанавливаясь, Инга пробовала соединить несоединимое:

– Как мальчики? А жена? А-а-а-а ты?

– Я же тебе сказала. Я – аксессуар! Красивый и молодой. Я – гордость Дмитрия Лазаревича! И железобетонное прикрытие. Ведь ты же поверила, что у нас с ним отношения?

– Да, поверила. А кто ещё знает о Вашем железобетонном прикрытии?

– Только он и я, но теперь ещё и ты.

– А почему ты мне вскрыла секрет, таившийся под семьюдесятью замками? И тем более это не только твой секрет. И, как я понимаю, ты за этот секрет довольствуешься хорошим куском пирога прямо из рук «а-ля» Монте-Кристо.

– Да, ты права. А пожертвовала я этой тайной, чтобы сохранить тебя. Я верю тебе, и с первой минуты ты для меня сильно близкая и сильно родная, – Лера смотрела на Ингу влажными глазами.

– Но он же совсем непривлекательный, – протестовала Инга.

– Зато он умный, добрый, и с ним очень интересно, – продолжала отстаивать свои позиции Лера. – Он для меня как отец, заботливый и щедрый.

– Прикасается-то он к тебе не как отец, – съязвила Инга.

– Ну что ты знаешь?

– Я знаю не потому, что я знаю, а я знаю потому, что я чувствую. Ты захотела всё сразу и много, от «отца доброго и щедрого». А ты знаешь, Лера, что семя бамбука шесть лет не даёт всходов, всю свою силу тратит на корни. А на седьмой год за полтора месяца может вырасти до неба, на тринадцать метров.