Кристина Тетаи - Осколки разбитой кружки

Никогда еще до этого один вечер в жизни не давал ему столько внутреннего беспокойства и столько поводов для раздумий. Одна мысль цеплялась за другую, и вот он уже размышлял не о музыкантах и не о том, как выглядела Кристи в дневном свете, а о самом чувстве любопытства, которого он не ощущал много лет. Ему было любопытно от любопытства. Любопытно испытывать это чувство.

Однако насколько бы приятным ни было чувство интригующего интереса к его прошлому, к музыкантам из бара, к официантке, все же оно до сих пор пока оставалось неудовлетворенным. В ту пятницу после работы Аран больше не смог бороться с неизвестностью и решил начать с познания самого себя. Он направился к своей давней школе, где когда-то проводил с Симом большую часть своего времени. Она находилась довольно далеко от его нынешнего места обитания, и пришлось ехать на автобусе сорок минут. Однако, углядев уже издалека даже при отсутствии освещения старое пошарпанное кирпичное здание средней школы, он не почувствовал ничего, кроме легкого отвращения и желания уйти оттуда как можно скорее. Средняя школа была словно его обличением. Воспоминания о том, сколько слез, расстройств и недовольства он доставил семье в школьные годы, не оставляли желания хранить события тех лет в памяти. И пусть сегодня он не помнил причин всех ссор, чувство вины до сих пор его не покидало. Он простоял напротив здания не больше десяти секунд, после чего не выдержал и развернулся, направившись вдоль улицы, по которой когда-то проходил дважды в день. Смотря под ноги, сунув руки в карманы куртки, он угрюмо брел по давно забытой, но при этом слишком знакомой дороге. Пока не оказался на перекрестке улицы Озаровской и Магистральной. Движимый чутьем, он замедлил шаг и поднял глаза, упершись взглядом в пиццерию на углу улицы. Что-то было в этом месте не то, и буквально мгновение спустя Аран осознал, что в его школьные годы на месте этой пиццерии располагался магазинчик масок и костюмов. Витрина раньше всегда пестрила разноцветными масками в венецианском и бразильском стиле, и Аран так сильно хотел зайти в магазин, но за всю свою жизнь он ни разу на это не решился. Не решился? Нет, он побоялся. Прямо на этом перекрестке раньше сидел бездомный человек, который призывал всех «найти Господа». Аран боялся его настолько, что всегда низко опускал голову на этом месте и старался пробежать этот участок как можно скорее. Поговаривали, будто этот человек, облаченный в рваные одежды, на самом деле когда-то давно сбежал из сумасшедшего дома в соседнем городе и в приступе неистовства, бывало, нападал по ночам на прохожих. Здесь его все знали и называли Сумасшедшим Иоанном.

Аран уже прошел перекресток, но остановился и зачем-то вернулся к пиццерии. Сейчас он стоял на тротуаре и смотрел на фонарный столб, под которым Иоанн расстилал коробки и сидел там и что-то говорил прохожим. Вытащив сигареты, Аран закурил, все еще неотрывно глядя на пустое и уже чистое место под фонарем. Почему-то ему хотелось вспомнить, как выглядел этот бездомный, но в памяти всплывали не образы, а слова и поступки Сумасшедшего Иоанна. Откуда-то Аран знал, что сам нищий не считал себя бездомным. Он говорил, что вся планета – его дом.

Часы на башне пробили десять вечера. Машин практически не было, люди давно сидели в своих домах в кругу семьи, и даже ветер уже стих, оставляя быстро понижающейся температуре самой делать свое осеннее дело. Аран прошел до фонаря и сел на корточки, опершись стеной о столб. Он курил и смотрел на пиццерию с вывеской «Закрыто» поперек двери, пытаясь представить себя Иоанном, рассматривающим витрину магазина масок. Какие-то обрывки из воспоминаний яркими и короткими вспышками ослепляли его сознание. Он вспомнил, как однажды, проходя мимо, услышал совсем близко с собой тихое «И тебя тоже любит». А чуть погодя понял, что Иоанн говорил всем прохожим: «Господь тебя любит». Тогда он ускорил шаг, поторапливаясь к школе.

Все еще сидя у столба, Аран повел глазами по асфальту, бездумно рассматривая сорванные листья тополя, разбросанные по тротуару, и взял один лист двумя пальцами, поднимая его высоко над головой к свету уличного фонаря. Что за странное рефлекторное движение его собственного тела? Дело было не в листопаде, а в отдельных листьях. Что же было такого в листьях?

Его память поддалась, словно запертая дверь: она больше не выдерживала натиска любопытства и с появившейся щелью между створками больше была неспособна оставаться закрытой. Арану показалось, что его сигарета выскользнула из пальцев, но он даже не успел среагировать, потому что замер в страхе, что начавшие обрисовываться картинки из прошлого снова могут ускользнуть. Он боялся закрыть глаза, чтобы не упустить образы, ища взглядом любую зацепку и напоминание о прошлых событиях. Аран даже не имел понятия, что и на каком именно временном участке своей жизни должен искать. Однако ответ пришел сам. Стремительным потоком нахлынул на все его сознание с такой силой, что теперь он уже закрыл глаза и коснулся асфальта кончиками пальцев, чтобы удержать равновесие. Так неожиданно и долгожданно он, наконец, увидел себя в двенадцатилетнем возрасте на этом самом месте.

Аран шел по дороге, обивая своими уже поношенными красными кроссовками лежащие вдоль дороги камни и насвистывая себе под нос незатейливую песенку. Стоял теплый сентябрь, и он нравился двенадцатилетнему Арану всем, кроме того, что летние каникулы закончились, и уже нужно было ходить в школу. Больше всего он не любил зиму из-за того, что приходилось носить одежду, из которой уже вырос Овид. Как бы мала она ни была старшему брату, но все же она еще не подходила по размеру Арану, а играть во дворовые мальчишеские игры очень неудобно, когда все время нужно подворачивать рукава или штанины. Зато зимние ботинки Арана, доставшиеся ему от Овида, выглядели на порядок лучше его нынешних красных осенних кроссовок. Аран был полузащитником в команде Львов, и пинать мячи ему приходилось часто, что неизменно сказывалось на состоянии его обуви. Он не слишком расстраивался из-за того, что некоторые ребята над ним подшучивали из-за его одежды, но неизменно огорчался, если одежда становилась помехой в важном матче. Вот и в тот день все, о чем думал мальчик, были не старые кроссовки, маячившие прямо под глазами как два ярких пятна, а предстоящий в четверг матч с Ястребами, потому он не сразу заметил, как подошел к перекрестку Магистральной. Спохватившись, он прекратил свою насвистываемую песенку и ускорил шаг. Однако сегодня что-то отличалось. Он не слышал голоса Сумасшедшего Иоанна, потому с подозрением поднял глаза. Иоанн все же был на своем привычном месте, сидя на коленях на сложенных и расстеленных картонных коробках, но сегодня он молчал и даже не замечал прохожих. Аран, полный изумления, выпучил глаза, глядя на Сумасшедшего Иоанна, стоящего на коленях и на вытянутой руке зачем-то рассматривающего осенний лист тополя, сорванного с растущего напротив через дорогу дерева. Позабыв о предосторожности, мальчик остановился и наклонил голову набок. Возможно, в глубине души он чувствовал себя задетым, что этот нищий старик смог однажды найти что-то, что сейчас представляло для него больший интерес, чем его будничный моцион говорить непосредственно Арану «И тебя тоже Любит».