Кристина Тетаи - Осколки разбитой кружки

– Первый на моей практике и, должно быть, единственный случай, но разбирательство закончено удовлетворением иска. И, должно быть, последующим увольнением адвоката. Даже настоящие глупцы, Рудберг, ни разу не проигрывали подобное дело на моем курсе. Вы свободны. Гард, мои поздравления, но в следующий раз врите, сверяясь с законодательством.

Аран удрученно сгреб свои тетради с тумбы и уже направился к своему ряду, как вновь услышал голос профессора:

– И Рудберг, если хотите защищать только мораль и нравственность, запишитесь лучше в Гринпис.

Аран чувствовал на себе тяжелые взгляды, но лишь смотрел себе под ноги. К то-то с третьего ряда тихо смеялся, и до него доносилось то здесь, то там: «перепутал факультеты», «и что он забыл на нашем юрфаке?» и «не хочет работать адвокатом, пусть меняет специальность». Плюхнувшись на свое место, он вновь тяжело вздохнул и, подперев рукой голову, принялся смотреть в окно, стараясь не обращать внимания на перешептывания с нижних рядов. Господин Новак моментально вернул группу к прежнему порядку своим «что ж, господа», и дебаты продолжились еще тремя выступлениями.

Как только был объявлен перерыв, Аран сгреб свои вещи в рюкзак и самым первым покинул аудиторию. Ему показалось, что Натали Бергер пыталась его окликнуть на выходе, но он сделал вид, что не услышал. Это был ни для кого не секрет, что Натали была влюблена в Арана практически с самого первого курса. Но находящийся в постоянной меланхолии Аран не давал ей шанса даже на простой разговор между занятиями. Пару раз он в прошлом году подумывал о шансах с этой тихой и поглощенной в учебу девушкой, но потом представлял, как все их разговоры будут сводиться либо к учебе, либо к их интересам и их жизни, и понимал, что ни о том, ни о другом ему говорить не хотелось. А больше того, ее дисциплинированность и правильность в какой-то мере напоминали ему книжного червя Нэта Гоббинса и не вызывали у него симпатий. В данный момент больше всего ему хотелось, чтобы этот день поскорее закончился, и он мог уединиться в баре и отвлечь свои мысли выпивкой.

Он направился в кафетерий университета, хотя аппетита совершенно не было. Заняв угловое место за самым дальним длинным столом, он вытащил из своего рюкзака бутерброд и принялся монотонно его поглощать, не поднимая головы, но чувствуя, как кафетерий постепенно наполняется студентами, пришедшими на обед.

Напротив него сел Нэт Гоббинс и растерянно поправил очки на переносице:

– Аран, что это на тебя на-ашло? Это что тако-ое было?

– А, эт ты, Нэти, – ответил Аран с полным ртом. – Эт все твоя вина. Я так расстроился, что не попал в группу с тобой, что совсем забыл, что надо там было кого-то защищать.

Он усмехнулся и, проглотив кусок, пропел:

– Зачем ты покинул меня, дорогооой?

Гоббинс лишь нахмурился и покачал головой:

– Это во-овсе не сме-ешно! Почему ты не мо-ожешь быть серьеоозным в уч-уч-у…

Он так распереживался, что не смог закончить фразу и лишь снова удрученно покачал головой. Аран отложил недоеденный бутерброд в сторону и сочувственно посмотрел на сокурсника. Только сейчас он заметил, что кафетерий был уже переполнен, и даже рядом с ними уже сидели студенты с других факультетов.

– Да не переживай ты обо мне, Нэти. Зато теперь Новаку будет, что рассказать другим студентам ради веселья.

– Ты ве-едь совсем не глу-упый, Аран. Но совсем не ду-умаешь о пос-пос…

– Последствиях. Думаю, – закончил за него Аран. Обычно он всегда терпеливо, точнее, равнодушно выслушивал до конца каждый слог Гоббинса, но этот разговор его начинал раздражать. – Я только и делаю, что думаю обо всем этом чертовом мире, Нэти. А ему, миру, только и нужно, чтобы его изредка встряхивали. А кто еще это делать будет? Он вечно крутится, этот мир, и ему нужно время от времени задерживать дыхание, останавливаться, удивляться и… снова начинать крутиться.

– Эй, Рудберг! – услышал он через весь зал. – Какого ты с нами торчишь? Классы перепутал на первом курсе?

Вокруг раздался солидарный смех, и Аран посмотрел на Кана Руфуса, одного из приближенных круга Артура Гарда. Сейчас Кан громко со всеми хохотал, откинувшись на стуле. Аран поднял руку и показал неприличный жест пальцем, спокойно возвращаясь к своему бутерброду. Однако Руфус не прекратил свои насмешки, и сейчас уже громко обращался к своим приятелям:

– А, я понял, наверняка Рудберг вспомнил про своего бедного папашу, которого тоже с зарплатой облапошили, вот он и выступил сегодня! Лопухов всегда ведь кидают!

К то-то из толпы за их столом подхватил:

– Удивительно, как они вообще заплатили за учебу у нас! Мамаша их, наверное, уборщицей пять лет подрабатывала!

Аран едва успел открыть рот, но к своему удивлению услышал возмущенный возглас Нэта Гоббинса:

– Зам-зам-молчите!

Аран закрыл рот и укоризненно посмотрел на раскрасневшегося Гоббинса:

– Не встревай, Нэти. Просто не обращай внимания на этих придурков.

– У-у, – послышалось насмешливое передразнивание с центрального стола. – Бойфренда Гоббинса обидели!

Нэт надулся от злости, не способный из-за сильного заикания больше вымолвить ни слова. Аран кинул злобный взгляд на шумную компанию, но решил промолчать, вспомнив, что на его счету уже имеется предупреждение от декана за устроенную полмесяца назад потасовку. Однако насмешки над Араном, которые он сам мог либо проигнорировать, либо ответить на них словесно и без драк, перешли незаметно на тему Нэта Гоббинса, который не мог постоять за себя на словах из-за своего речевого дефекта. Многие студенты уже открыто наблюдали за разыгравшейся сценой, при которой группа элитных студентов юридического факультета высмеивали «очкастого зубрилу и заику» и его «сентиментального бойфренда, который защищает бедняков и дураков». И в какой-то момент Аран не выдержал и поднялся со стула и, не обходя стол, а залезая и проходя прямо по нему, разъяренно направился к сокурсникам. Ему стало плевать на свои предупреждения и возможность исключения, в ушах его стоял непонятный шум, из которого он успел различить чье-то: «Аран, не надо!», но не остановился. Быстрым шагом он вмиг пересек зал и оказался у стола молодых людей, которые неожиданно замолчали. Аран чувствовал, как все его лицо исказилось яростью и злобой, сердце колошматило под самым горлом, а пальцы впились до боли в его ладони. Перепуганное лицо Кана Руфуса отпечаталось в сознании Арана, и этого момента хватило, чтобы сдержать себя от удара. Буквально на доли секунды Аран застыл, нависнув над сжавшимся Руфусом и его компанией, решая, что сделать, и тут его рука повела себя независимо, без его сознательного управления. И Аран осознал, что только что просто опрокинул стоящий на столе поднос с едой на Кана, окатив его вермишелью и чаем. Еще несколько секунд он не мог привести себя в чувства от своей злости и никак не различал отдельные слова в общем шуме или движения в общей суматохе. Только после второго своего дыхания он поднял глаза на вход в кафетерий, ожидая увидеть декана или кого-то из профессоров, но встретился взглядом с застывшим в дверях Артуром Гардом, взгляд которого пылал той же яростью, что и взгляд Арана. Аран лишь успел подумать, что потасовка произошла с одним из приближенных Гарда, а, значит, разбирательством лишь с Каном Руфусом не обойдется. Однако на том все выводы закончились, потому что буквально секунду спустя администратор приемной университета, худощавая женщина с короткими вьющимися волосами, уже призывала всех к порядку, пытаясь выяснить при этом причину шума.