Валерий Сабитов - Фата Времени. Цикл «На земле и в небесах». Книга первая

– Согласен, ваш предок исключительный мастер, – сказал Филл, – Портрет в каминной зале меня сразу привлёк. Движение, экспрессия. Так и кажется, что стрела в руке вот-вот ляжет на тетиву. А за ней и две другие из колчана.

– Да… Конечно, – протянул задумчиво погружённый в воспоминания Слейтер и встрепенулся, – Что вы сказали? Две стрелы? Вы ошиблись, в колчане три стрелы. Всего, – четыре. Вы детектив, но не художник, потому можете ошибиться в деталях. А характер графа по портрету вы определили абсолютно верно. Для него выпустить стрелу по живой мишени являлось высшим удовольствием.

Ефрем Слейтер так уверенно сказал о трёх стрелах в колчане, что Филл засомневался. Наверное, он и на самом деле ошибся. Такое бывает с каждым. Не стоит спорить по такому поводу. Надо послушать, гибель Ричарда Боровского явно связана с художником. Он не так прост, как кажется. Времена такие, что каждый второй в повседневной жизни делается рано или поздно актёром.

– Видите-ли, я ежегодно любуюсь портретом. Мне такой не создать. У прадеда был какой-то магический секрет. Кстати, сохранился эскиз картины. Я его не видел, но отец говорил. В ящике с другими реликвиями. Людям нравится беречь бесполезные отжившие вещи, цепляться за прошлое. Будто прошлое лучше настоящего и будущего.

– А мы можем взглянуть на эскиз? Если такое не затруднительно?

– Отчего же. Всё равно мой настрой на работу поломался. Этот ящик где-то тут, но я к нему не прикасался.

Баркер посмотрел в угол с хламом.

– Нет, не там. Рядом с кухней чуланчик, там всякие ненужные вещи. Пойдёмте, я вас угощу кофе. Или чем ещё… Совсем забыл о правилах гостеприимства, извините. Со мной бывает.

На первом этаже, рядом со входом в кухню-столовую, Слейтер отворил дверь в тёмную неосвещённую комнатку и принялся выбрасывать оттуда рубашки, брюки, ещё какие-то тряпки в цветных красочных пятнах. Баркер понял: семейное положение у них одинаковое, художник меняет одежду старую на новую, а не реставрирует ношеное. Эта подробность быта, добавленная к удобному беспорядку в студии, внутренне расположила, приблизила Филла к художнику, и он засомневался в истинности своих неясных ощущений.

Только через пять минут хозяину удалось добраться до деревянного сундука; они вдвоём с трудом выволокли его наружу. Не потрудившись убрать толстый слой пыли, от которой Баркер готовился зачихать, Слейтер поднял крышку сундука. Содержимое его могло принадлежать и художнику, и алхимику, и колдуну, и знахарю. Набор склянок с эликсирами – а с чем же ещё? – с загадочными значками на этикетках. Свёртки с истлевшими лягушачьими лапками, связки почерневших кореньев. Пачки листов пергамента, размером в медицинские рецепты. Голубая дымка, завеса тайны, как-то относящейся к происшествию в замке «Елена», окутывала сундук. Филл протянул ладони: их коснулось давление скрытой энергии, сродни той, что излучается портретом давно погибшего графа Патрика.

Наконец Слейтер добрался до туго скатанного рулона, развернул на полу. Эскизы и копии картин, не увидевших зрителя. Вот и бледный эскизный вариант шедевра каминной залы. Тут граф спокоен, почти весел, смотрит без острого прищура. Молод, строен, красив. В колчане шесть стрел. Правая рука свободно опущена.

– Совсем другой человек, – прошептал Филл, боясь спугнуть зашевелившееся в сознании предощущение понимания, – Добрый и симпатичный.

– Да, – согласился Слейтер, – И краски прадед использовал другие. Почти нет тревожно-красного, нет и контраста с зеленью. Отсюда иное настроение.

– Почему же он изменил замысел? – спросил Баркер, невольно увлёкшись столетней историей, – Этот вариант, кажется мне, получше.

– Мне тоже нравится, – отозвался правнук забытого потомками таланта, – Думаю, он действовал по желанию заказчика. Остаётся только гадать.

Обращение к семейной истории взволновало Ефрема Слейтера, он забыл угостить гостя кофе и «чем ещё», занявшись внимательным изучением других холстов из рулона. Филл минуту разглядывал оживлённо-задумчивое лицо художника. Пора было уходить, а он ещё не составил себе определённого мнения о Слейтере.

– Простите, Ефрем. Профессия, так что… Вы никуда не собираетесь в ближайшую неделю из города?

– Нет, что вы. Куда и зачем? – рассеянно ответил Слейтер.

– Если понадобится ваша помощь, могу рассчитывать на содействие?

Слейтер поднял взгляд, заставивший детектива склониться к мысли: перед ним человек, не имеющий никакого отношения к преступлению в замке «Елена».

4 декабря

«Что бы я делал, о чём бы я думал сейчас на месте Рене Боровского? – спросил себя Филл Баркер, подъезжая на такси к замку, – Непонятная смерть отца через несколько лет после смерти деда. Обе странные, неразгаданные. Конечно, у молодого, здорового физически и психически мужчины мыслей о роке, как у старой экономки, нет. Но не только ведь бизнес у него на уме».

Поставить себя на место миллионера-наследника он не успел. Дверь парадного подъезда распахнулась после первого звонка, словно Рене ожидал детектива в холле. В коридоре у лестницы хозяин познакомил Филла со своей сестрой, выходившей из столовой. Моника оказалась совсем не похожей на Рене: тоненькая и стройная, с миловидным лицом, она так кипела внутренней энергией, что казалась натянутой струной. Только глаза, круглые, под серыми крутыми полукружьями бровей, портили впечатление благородной аристократической утончённости. В ней явно течет кровь иного рода, да ещё и с примесью. Моника непосредственно и просто пригласила Филла и Рене в зимний сад, они устроились на камнях у пруда с рыбками. Журчит ручеёк среди цветной гальки, шелестят в зелени диковинные птички.

«Уютнейшее местечко, где можно снять любой стресс, компенсировать любое перенапряжение, – подумал Филл, вглядываясь и вслушиваясь, – Такие уголки надо создать в полицейских управлениях и участках. Многих глупостей удалось бы избежать». Первый же вопрос, заданный Моникой, укрепил догадку о том, что она не только внешне, но и внутренне не родственна Рене.

– Как вы думаете, Филл, удачно сравнение компьютерной игры с полицейскими расследованиями?

Рене усмехнулся с плохо скрытым неодобрением и сказал:

– Моника в нашем семейном бизнесе делает очень важную работу, заведует рекламой. А в рекламе самое главное парадоксальность, умение подавить самостоятельность воображения потенциального покупателя.

Итак, Рене даёт понять, что у Моники ничего не удастся узнать. Потому что мысли Моники бесконечно далеки от житейских проблем, она убеждена, что занимается самым главным делом в мире, что успех семьи зависит от неё. И всё, что происходит за пределами придуманного для себя мира, для неё не существует. А если что заметное и происходит, оно не задевает её. Совиные глазки Моники вовсе не признак того, что мудрость осеняет её хотя бы в лунную полночь. Завидный тип рассудка, закрывшегося в собственной ограниченности, как моллюск в раковине. Отсутствие интеллектуальной раскрепощённости – прямая причина физического здоровья, психической безмятежности, долголетия и прочего. Этой деловой даме не грозит конец, сравнимый с кончиной её отца. Ему расхотелось беседовать с Моникой, а с Рене в её присутствии не поговорить.