Анастасия Игнашева - Этюды Калининской базы…

Что же до русских мужиков, то из них половину зовут Сергеями. И почти все они женаты. Предмет моих страданий, правда, свободен. Это так, к слову. И он не Сергей. Да, господа! Я ухитрилась там влюбиться. Как сказала в своё время Анна Ахматова – «Кто чего боится – то с тем и случится». Видать – наказал Господь. Слишком долго я искушала Его терпение. Самый главный и мой непосредственный начальник, которого я обязана бояться – старший экспедитор, он же старший логист. Тоже Сергей, ага. Голоса никогда не повышает, на меня во всяком случае. Всё время с сигаретой и стаканом кофе. Мужик въедливый и дотошный, мне внушает чувство, похожее на священный трепет. Одно время Вильдан – он же Вимбильдан, как я его называю, пробовал меня с ним познакомить поближе, но я быстро дала ему понять, что работа – это работа, а моя личная жизнь – для всех табу. Шеф. Тоже Сергей. Отличный мужик. И этим всё сказано. Тоже женат. Анатолий. Второй кладовщик на приёмке. Где-то за шестьдесят, но вполне себе крепкий и бойкий дядя. Назвать его стариком язык не поворачивается. На всё имеет своё мнение. Кстати – тоже запутинец. По этому поводу постоянно с Феликсом цапается. Тот как-то вякнул что-то либеральное, так мы с Толиком его чуть по стенке не размазали. Я так просто обозвала Фельку «гнида либеральная». И вообще – если ему так не нравится нынешняя российская власть – какого этого он торчит в России, а не мотает к себе в Туркмению, где очередной «Туркменбаши»? Обиделся. Ну да. Там он – русский. А здесь он – непонятно кто. Мигрант. Впрочем – отвлекаюсь. Так вот – Анатолий. Моё знакомство с новой работой началось именно с него. Анатолий – философ. А своё отношение ко мне высказал в первый же день:

– Я тебя приручу! Мы как-то сразу перешли на «ты».

– А зачем? – спросила я.

– Ты не думай, как женщина ты меня не интересуешь. – сходу обезоружил он меня, – Я уже не в том возрасте. Но ты для меня – «терра инкогнита».

А я подумала, что я для многих «инкогнита».

* * *

…Осознав, что уже месяц работаю на новом месте и получив первую настоящую зарплату я купила себе смартфон. А вот с квартирой, видимо, ничего не выйдет. Ну да теперь я домой только ночевать прихожу, так что уже не критично.

У соседей.

Осколки Союза – это мы – люди, которые когда-то там родились и жили. А потом – в один прекрасный, или далеко не прекрасный – день – проснулись в другой стране. Мне – да и не только мне – не жалко систему – она слова доброго не стоила, мне жалко страну, которая худо-бедно – но была нашим общим домом. Про таджиков я уже писала – по-моему – самые несчастные нации после развала союза – это таджики и молдаване. Хотя – кто несчастнее – выяснять глупо. Как и кто счастливее. Проиграли все. Самые смышлёные, увы! – нас покинули – Мирзо и Фируз. Остались те, у кого, по меткому выражению Феликса – «руки из *опы, а ум весь в хитрость ушёл». Только возле печки сидеть, да трындеть по-своему и умеют. Феликс их называет «братья наши меньшие». Это он под русского националиста косит. Хотя сам на четверть туркмен, на четверть хохол, на четверть русский и ещё кто-то. – Давно и не мной замечено, что всякие полукровки и прочие метисы хотят быть более исконными, посконными и домоткаными, нежели коренные русаки. – заметила я по этому поводу.

– Я не полукровка! – слегка обиделся Фелька, – Я… а кто я? Во мне то ли пять, то ли шесть кровей намешано!

И, как ни ерепенится и не стучит себя в грудь левой пяткой – «я русский!», а родина – там, в Туркмении. Однажды сидим с ним вечером в кабинете менеджеров – точки отправлены, рабочий день почти закончен, все ушли. Фелька что-то смотрит в инете и с такой тоской вдруг произносит:

– Домой хочу!

Хотя, судя по его рассказам – там, в Чарджоу, у него уже почти никого не осталось. Да и обстоятельства его отъезда в Россию довольно тёмные. Семья его чем-то не угодила режиму «Туркменбаши» и на них в своё время трижды покушались – стреляли из автомата.

* * *

– Ёк-макарёк! – говорил Мурад, а точнее – Мураджон по паспорту, – Раньше единый Союз был! Столько русских у нас жило! Дружили все! А сейчас…

– А сейчас вы у нас тут деньги зарабатываете. – сказала я, – А раньше только на экскурсии ездили.

– Ездили. – согласился Мурад.

– А сейчас – ты когда в последний раз был в музее? И был ли вообще?

– Был. С сыном в Зоологическом.

– Туда все с детьми ходят.

Мурад женат на русской. Жена у него тоже приезжая – из Великого Устюга.

– Ты где жила в Вологодской области? – спросил он меня, узнав, что я жила в деревне.

– В Сямженском районе.

– Далеко от Великого Устюга?

– Довольно далеко. Километров 300—400.

– Вот ездим к вам на заработки! – говорил Мурад, – А надо было сделать так, чтоб вы к нам!

– А что ж не сделали? – спросила я. Вопрос получился риторический.

* * *

Самовывоз у нас тоже забирают колоритные личности – эффектная блондинистая хохлушка Оксана, похожая на Юлю Тимошенко, но без косы и водитель – коренастый, с желваком во лбу, литовец Римас, похожий на старого мудрого лиса.

А ещё – есть водители-армяне – Арутюн и Роланд. Самое интересное – что с нашим азером Надиром-Нудиром они поладили мгновенно. А Надир, кстати, и не достаёт меня уже. Услышал Господь мои молитвы.

– Ты, – сказала я ему, – не ветеран Куликовской битвы, так что проверять тебя вне очереди не буду! Промолчал. Точнее – вместо меня на Феликса наехал. Феля у нас 1982 года рождения и примерно в том же году Надир перебрался из своего солнечного Азербайджана в холодный тогда ещё Ленинград. Так вот суть Нудиркиного пламенного монолога сводилась к тому, что «я в восемьдесят втором году уже здесь жил, а ты ещё в папиной ширинке болтался!» Мурада это насмешило, а Феля обиделся.

* * *

Единственный, кого я боюсь до дрожи в поджилках – это старший экспедитор и начальник транспортного отдела – Серёга. Я уже писала, что он внушает мне священный трепет – это не совсем так. Я реально его боюсь. А вот защищает меня от его нападок и наездов, как ни странно – Феликс. Вот уж от кого не ожидала! Но сколько раз уже Фелька спасал мою многогрешную задницу – я уже счёт потеряла… А ещё – у нас опять новый грузчик. На место Мирзо судьба прислала нам Селима. На него посмотришь – ну вылитый хомяк-переросток: маленький, толстенький, щекастенький и зубки торчат… Прелесть! Но по-русски хорошо говорит, что радует.

Не думай о белой обезьяне! Ни за что не думай о белой обезьяне. Иначе будет как в афоризме про бездну. Если ты будешь долго всматриваться в бездну, то бездна будет всматриваться в тебя. И если ты будешь думать о белой обезьяне, то белая обезьяна тоже станет думать о тебе. А тебе о нём нельзя думать. Но белая обезьяна постоянно здесь. Белая обезьяна разбрасывает свою кружку где попало. И всегда грязную, а я не выношу вида грязной посуды. И я мою кружки за всеми, не только за белой обезьяной.