Вадим Пугач - Кентавры на мосту

Вообще-то эта история случилась потом, но рассказать о ней стоит сейчас. Криминальный иностранец, утратив последние российские интересы, все-таки уехал. Елена развелась с первым из своих мужей (еще через десяток лет он последний раз в жизни в квартире своей новой жены пойдет пописать; из туалета его вынесут мертвым; узнав об этом, отец Елены передаст через третьи руки небольшую сумму вдове, оставшейся с ребенком) и поселилась вместе с подругой в далеком спальном районе. Из квартиры почти не выходили. Любовник подруги, мордастый бандит некрупного разлива, приносил им еду, вино и возбуждающие таблетки. Днем они сидели у ноутбуков и проворачивали какие-то темные финансовые операции, ночью устраивали виртуальные эротические сеансы. Подругу бандит бил, Елену только запугивал. Это мало напоминало ту жизнь, о которой Елена мечтала. Иногда говорила с родителями по телефону. Они все еще беспокоились о ней. Во время одного такого разговора, когда Елена путано объясняла, сколько и почему она должна любовнику подруги, отец взял у матери трубку и сказал:

– Просто приезжай. Сейчас.

Елена жила внутри шпионского детектива. Когда подруга вздремнула, она накинула пальто, смахнула в карман с телефонного столика пластиковые карты и деньги и выбежала на улицу. Никто за ней не следил. Всеведение бандита оказалось блефом, страшной сказкой о Золушке и потерянном испанском сапожке. На такси ( не брать ни первого, ни второго! ) не доехала до дома два квартала, прошлась пешком. Родители обласкали, слушали внимательно, сочувствовали, ни разу ни за что не осудили. Елена вдруг подумала, что последние годы ее жизни, начиная с бессмысленной пьяной свадьбы (очень хотелось разок выйти замуж), были наркотическим бредом, а сейчас она проснулась. Но и просыпаться было страшно: бандит легко найдет ее, и тогда… Эту мысль она до конца не дослеживала, там маячило что-то похуже ночного вторжения птицы. Он позвонил на трубку вечером, когда Елена уже связалась с одним из своих зарубежных знакомых, который оказался готов выслать ей приглашение. Она взяла мобильник, но отец отнял его и выключил.

– Пусть теперь подергается он.

– Он сейчас приедет.

– Посмотрим.

Никто не приехал. За время, ушедшее на обретение паспорта, визы и билета, от него не приехал никто. И сам он тоже. Все, на что оказался способен мордастый монстр, – слать эсэмэски – сначала грозные ( найду – убью ), потом примирительные ( верни карты – я тебя не трону ), а ближе к отъезду – почти жалобные ( я тебе ничего плохого не сделал ). Подруга тоже пыталась звонить и писать, но отец отвечать запретил. Это были плохие, смешные ловушки вчерашнего кошмара, которые требовалось просто обойти. Их денег она не взяла (в запасе были свои), чужие пластиковые прямоугольнички раскромсала ножницами на мелкие части и высыпала в помойное ведро. Родители проводили ее в аэропорт. Уже в полете Елена подумала, как это вдруг они стали ей нужны. И насколько они не нужны ей теперь.

Но до всего этого было еще далеко, а сегодня она сидела, затем лежала, затем вновь сидела в комнате у Витька. В его окна не били минареты: пейзаж с парой кленов, несколькими березками, кустами, травой и микроскопическим футбольным полем съезжал вниз, и вместе с ним сходила процессия детей. Двое из них несли на каких-то странных носилках стеклянную банку.

– Это что? – спросила Елена.

– Короче, похороны.

– Что-что?

– Хомяка хоронят, – Витек рассмеялся (смеялся он хорошо).

– Чтой-то торжественно!

– Они, в принципе, любят.

– Хоронить?

– И это, – снова широкая улыбка, – тоже.

Пока в природе разворачивалось это действо, Елена и Витек успели еще раз полюбить друг друга. Когда в здании стало шумно (дети вернулись), Елена оделась и, выбегая, поняла, что ее засекли. Но сидевший в столовой средних размеров мужичок, явно заметивший ее движение, ничего не предпринял. Такое уже случалось: как-то ночью шаги дежурного замерли около Витьковой двери ( Все, сейчас накроют! ), он постоял, прислушиваясь ( наверняка услышал ее голос, не мог не услышать ), и все-таки прошел мимо.

Она выскочила на улицу и оглянулась на торчащую над зданием башню, чем-то напоминавшую ей и Антона, и Витька, и просто занятный мужской символ.

– Знаете что, товарищи дорогие, время движется, люди это заметили очень давно, но куда оно движется, надо договариваться. Древние пастухи сторожили по ночам стада, смотрели на небо и видели, что луна меняет форму: то убывает, то прибывает. И это повторяется. Получается месячный круг. От месяца, то есть луны. А земледельцы наблюдали за сменой времен года и тоже видели, что все идет по кругу. Засеял поле – один сезон, растет урожай – другой, жатва – третий, а на четвертый лежи на боку, ну, плюс корми скотину и молись, чтобы еды хватило до следующего урожая. Так образуется годовой круг. А есть еще время человеческой жизни – век. Слово «цикл» и означает сразу и круг, и век.

– А мотоцикл?

– А мотоцикл называется так по двум причинам. Во-первых, это век мотора – он всегда ограничен, во-вторых, у него есть два колеса, а колеса – они что? – круглые. Поэтому и крутятся. Вот ты, Гриша, почему крутишься?

– Потому что круглый… – вмешался Гуся и движением бровей обозначил паузу, явно намекая, что ему есть что добавить.

– А мотоцикл с коляской? – гнул свою линию Гриша.

– Умная голова, ты давно думал, почему она коляска? – Комиссар убедительно покрутил ус и просмаковал слово, – коляс-ка. С колесами, значит. С кругами.

Глаза у Гриши от этого объяснения тоже заметно покруглели.

– Так вот, – и Комиссар поднял указательный палец, – еще вавилоняне сообразили, что время течет не только по кругу, но и в одну сторону. Они думали, что назад. То есть предки куда-то уходят, а мы уходим за ними. В общем, с этим можно согласиться. Но потом люди поняли, что все развивается, и передумали. У греков время пошло вперед: от золотого века к железному. То есть сначала было безоблачное счастье, а потом начинаются неприятности. Да, Вася? – Комиссар остановился над Карабиновым, и тот встрепенулся. – Наше с вами время тоже идет вперед, скоро поездка, готовьтесь. Поедем в древность.

– Назад, значит?

– Как договоримся, – Комиссар стал рассказывать о том, что и где они увидят, включил проектор, и на стене замелькали пестрые картинки их недалекого будущего.

…

Сансарыч тоже говорил с ними о времени.

– Что бы вы назвали основным свойством времени? – спросил он.

– Оно, э-э, как его, идет, – отозвался Верблюжкин.

– Вот я тоже иду, – Сансарыч прошелся между рядами парт, – я время?