Вадим Пугач - Кентавры на мосту

– Ну, пока идете, это занимает какое-то время.

– Верно. Хождение – процесс, он длителен. Первое свойство времени – длительность. Пока я хожу, длительность выглядит как последовательность шагов, – он занес ногу и замер. Дети тоже замерли: пластика Сансарыча завораживала. – Чтобы опустить ногу, ее сначала нужно поднять, чтобы поднять – опустить. Я могу разделить все время на отрезки – шаги, могу прибавить несколько таких отрезков.

Сансарыч прибавил и дошел до стены, оказавшись в тылу у шестиклассников.

– Но я не время: я остановился, а оно идет дальше. Поэтому мы и измеряем его не в шагах, а в секундах, минутах, часах. В шагах удобнее измерять пространство, но про него мы поговорим в другой раз. Возвращаемся ко времени, – и он вернулся к учительскому столу и присел на него. Теперь одна нога Сансарыча твердо стояла на полу, другая немного покачивалась. – Что я должен был сделать, чтобы покачать сейчас ногой?

– Сесть на стол.

– А до этого?

– Пройтись по классу.

– А до этого?

– Прийти сюда.

– А мог я покачать ногой, сидя на столе, не придя сюда? Никак. Чтобы иметь счастье сидеть перед вами на столе и качать ногой, я должен был совершить некоторую последовательность действий, причем между действиями не было пропусков. С тех пор как я родился, я делал все, чтобы сейчас покачать ногой, сидя на столе. Можно сказать, это была цель всей моей предыдущей жизни. Итак, мы обнаружили еще одно свойство времени – непрерывность. Конечно, отчасти мы можем говорить о перерывах: например, урок прерывается и сменяется переменой. Но уроки непрерывно чередуются с переменами, дни с ночами, и остановок, пустот во времени никаких не бывает. Ну, и третье свойство времени.

Сансарыч не глядя завел руку назад, взял со стола тетрадный листок и сложил из него самолетик.

– Скажите, может этот самолетик снова стать ровным листком, листок – частью тетради, тетрадь – деревом, дерево – семечком? Можем мы прокрутить ленту времени обратно?

– А машина времени?

– Это к Герде Семеновне, пожалуйста, все такие вопросы – по части художественной литературы. Мы не можем вернуться в прошлое, потому что у времени есть еще одно свойство: необратимость. Оно движется от прошлого к будущему и никогда – наоборот.

– А от прошлого к будущему – это вперед или назад? – добивался правды Гриша.

– Я думаю, вперед. Или слева направо. Или снизу вверх, – Сансарыч хитро улыбался. – Вот вам задание: нарисуйте в тетрадях движение времени так, как вы его себе представляете.

Класс зашуршал незамысловатыми принадлежностями; Сансарыч запустил самолетик, который в конечном итоге спланировал на парту к Васе Карабинову. Все обернулись к Васе и почему-то зааплодировали. Вася даже привстал и поклонился.

…

– Сели? А теперь скажите, сколько у нас сейчас в классе часов? – так мальчиков встретил биолог – высокий и широкий человек с кудрявой бородой Посейдона и такой же шевелюрой.

– Одиннадцать часов одна минута! – отрапортовал Верблюжкин.

– А я разве спрашивал про то, который час? Подсказать, что такое часы? Часы – прибор для определения времени. И сколько у нас таких приборов?

Стали подсчитывать. Приборов, включая настенного инвалида и мобильные телефоны, оказалось около трех десятков на двадцать присутствующих.

– Нет, это не все. Поищите еще, может, найдете.

– Ну, если только в вашем рюкзаке…

Посейдон раскрыл тощий рюкзак и перевернул его над учительским столом. Пара книг, прозрачные файлики с какими-то бумагами, шариковая ручка.

– И все-таки я утверждаю, что таких приборов гораздо больше. Посмотрите друг на друга.

Шестиклашки переглянулись.

– Дело в том, что каждый из нас – часы. Наш мозг, наша кровь, все наши внутренние органы отсчитывают биологическое время, образуют биологические ритмы, соответствующие ритму дня и ночи. И так обстоит дело со всем живым, – слова про все живое прозвучали так весомо, точно биолог мог приказывать жизни и она ему подчинялась. – Пойдем на улицу, посмотрим, что делается там.

Мальчишки, одеваясь на ходу, проворно потянулись за Посейдоном слушать, как тикает время в деревьях и кустах, птицах и белках.

…

В классе их ждала Герда Семеновна с расчерченной по графам доской.

– Дети, запишите тему урока: «Категория времени в рассказе Антона, – задиктовала она, – Павловича Чехова «Хамелеон»». Сначала составим таблицу, – видите? – как на доске. Шапка: «Время в художественном произведении». Записали? Теперь три графы. Первая – фабульное время. Что такое фабула?

Отвечать никто не рвался. Но Герда Семеновна легко обошлась без добровольцев. И продолжала сама:

– Фабула – это последовательность событий в произведении. Понятно? Итак, какое время занимает фабула в рассказе Антона Павловича Чехова «Хамелеон»? – Герда Семеновна пропечатала два шага вдоль доски. Раз-два. – Перечислите события, которые произошли в рассказе, и ответьте на мой вопрос.

Тут уже ответчики были нужны. Какие тут события: типа она его за палец тяпнула? – Перечислять никто не спешил, сама мысль о таком перечислении наводила тоску. Тоскливым казался и сам рассказ. Автора почему-то считали юмористом, но смешно у него не выходило. Какие-то дурацкие полицейские, какой-то ювелир, какая-то собака… Где тут смеяться? Смысл и соль краткого повествования терялись в лесу терминов. Расписанный по графам Чехов выглядел бледным и поношенным, как выгоревшая и отслужившая одежда в трехстворчатом шкафу. Хотелось вышвырнуть ее из всех трех створок, а из таблицы сделать комикс. Собственно, над этим и трудился Гуся, когда Герда Семеновна вызвала его отвечать. Он как раз дорисовывал ухо у выглянувшего из первой графы щенка. Гуся встал, медленно вышел к доске и сказал:

– Через базарную площадь идет полицейский надзиратель Очумелов в новой шинели и с узелком в руке. За ним шагает рыжий городовой с решетом, доверху наполненным конфискованным крыжовником.

Герда Семеновна посмотрела на него как на помешанного.

– Ты выучил рассказ наизусть? Я просила только перечислить события. Знаешь, есть такое заболевание, когда человек запоминает абсолютно все, а главного выделить не умеет. Это очень мучительное заболевание.

– Да, Герда Семеновна, я болен. Я мучительно болен, – и Гуся обреченно склонил голову.

– Ну, садись. Жаль, что ты не в состоянии справиться с простым заданием.

В результате событиями занялся Верблюжкин. Для начала он сморкнулся.

– Э-э, идут по площади, во-от, два мента…

– Саша, что за лексика!

– Извините, – и еще раз с чувством сморкнулся, – идут они и видят толпу. Щенок укусил ювелира, а все смотрят. Ну, поговорили они, и… все… Минут пятнадцать все это происходит. Или, э-э, двадцать.