Леонид Левинзон - Акакий Акакиевич

Отвязавшись от оперативных дел, Мишка дотопал-таки до медчасти. Там перед дверью стояла очередь, а за – Сидорович чинно сидел за столом и, поглядывая на очередного больного поверх очков, нацепленных на самый кончик носа, что-то быстро писал в журнале приёма.

– Миша! – обрадовался он и, привстав, пожал протянутую руку. – Посмотреть пришёл?

– Да.

– Ну садись со мной.

Крикнул:

– Следующий!

Входит один:

– Начальник, я иголку проглотил, бери в больницу.

– Болит?

– Вот счас, счас, – хватается за живот, – мочи нет терпеть!

– Нет, молодой человек, это не то, когда по-настоящему будете болеть – тогда и приходите… – поворачивается к соседу и объясняет: – Много симулянтов – проверка идёт, что знаю и как реагирую. Дело знакомое. Кстати, Миша, известие получил: должен приехать ещё один доктор, терапевт, зовут Николаем Павловичем, молодой специалист, как вы.

После приёма они идут домой. Уже холодно, темнеет, и вдалеке виден посёлок с притягивающими внимание уютно светящимися окнами домов и вьющимся дымом из труб наверху.

– Знаете, Миша, – говорит Сидорович, – удивительное дело – боли больше всего боятся убийцы.

Мишка вздыхает:

– Ну, что делать здесь врачу, я примерно представляю, а вот что делать мне?

– Пригласить Кастро, – улыбается старичок.

– Какого Кастро?

– Фиделя. Героя Кубы. Страшный революционер такой. Он, когда к нам в Воронеж приезжал пару лет назад – так город вылизали, что куда там… А вообще, начинать всегда надо с пробы пищи на кухне. Во-первых, это наш долг, а во-вторых, просто полезно быть сытым.

И тут наступила зима. В одну ночь. Снег скапливался где-то в вышине и падал, падал бесконечно, цепляясь за стёкла холодными пальцами и рисуя на них узоры. А после снега ударили морозы. И вот радость: наконец-то и можскому докто-санитару дали квартиру. Две комнаты с кухней и печкой в двухэтажном доме на краю посёлка. По совету умных людей, ещё не вселившись – тем более что вселиться было невозможно, так как там покрасили масляной краской полы, – Мишка заранее заказал в бухгалтерии забесплатно положенные ему три кубометра дров, подождал, пока их привезут, купил топор и пришёл колоть. А вслед за ним во дворе появился сосед, Черкесом его звали, прапорщик.

– Дэрмо, – сказал Черкес через минуту после изучения обстоятельств дела.

– Что дерьмо? – не понял Мишка.

– Дрова дэрмо.

– Почему?

Черкес оставил вопрос без ответа, зато сказал:

– Топор тоже дэрмо.

– Почему?

– Сэйчас увидишь, а ну, па-пробуй…

Мишка па-пробовал.

– Тэпэр отнэси в сарай.

– Почему?

– А па-пробуй вытащи топор.

Мишка па-пробовал.

– Нэ получается?

– Нет.

– Отнэси в сарай. Пусть стоит.

– А сколько стоять должно?

– Года два, пока не висохнет. И купи колун и нормальные дрова.

– А где?

– Колун в магазине, дрова у жуликов, шесть пачек чая, не знал, что ли?

На следующий день, гружённый чаем, Мишка пошёл в промзону. Проверять его никто не проверял, он беспрепятственно отдал чай двум работягам и через день получил с зовущим сосновым запахом звонкие, лёгкие дрова.

А тем временем появился Николай Павлович с женой и ребёнком, и медчасть наконец стала укомплектована. Кроме известных врачей и полуврачей в штате числились Виталий Дормсович Бормыслов – работал пьяницей, стоматологом и мужем председателя сельсовета; Вася – весёлый фельдшер, единственный коми на весь посёлок. Вёл приём в поселении. По сравнению с Вит Дор Бор немножко пил. Ещё Галя – фармацевт: сидела в аптеке, тихо выдавая лекарства страждущим. Плюс… плюс несколько медсестёр. И конечно, Ленка с неизменной сигаретой во рту, со своими круглыми, вечно удивлёнными глазами и густо накрашенными ресницами. Когда раз в квартал наезжали комиссии, Сидорович выставлял Дормсовича, спирт, соцобязательства, и всё обычно кончалось хорошо. Однажды медчасть даже заняла первое место по подведению итогов. В остальное свободное время персонал эффективно трудился по поддержанию здоровья уголовников и тех, кто их охраняет, а Вит Дор Бор рвал зубы, принимая их за больные, ни в чём не повинным трезвым людям и уезжал в Сыктывкар гулять, спасаясь от жены.

А тут высохли полы, а тут ещё более похолодало, и, попробовав затопить печь, Мишка немедленно пригласил печника. Тот пришёл вместе с Василем. Василь сел на табуретку, печник же залез всей рукой внутрь, что-то там долго шарил, но до трубы, видимо, не достал, так как вытянул руку обратно с весьма сокрушённым видом. Потом залез вновь и вытащил наружу кирпич. Почти размял его в пальцах и кинул в сторону.

– Труха, – сказал. – Переделывать бесполезно.

– Не выживешь, – обрадовал Василь.

– Выживу, – ответил Мишка.

– Посмотрим, – примирил печник, и они ушли.

Числа 28 декабря Мишка позвонил Андрею:

– Ну как, едем? Я с Сидоровичем уже договорился…

– Да нет, – ответили с Яренги, – наверное, не получится.

– Не вешай трубку, саботажник, – сказал Мишка. – Завтра я подскочу к тебе, разберёмся…

Когда приехал, Андрей с гитарой уныло лежал на кровати, перебирая струны.

– Почему грусть? – спросил можский доктор-моктор.

– Денег нет, – ответствовал яренгский кутила и, зацепив рукой что-то под кроватью, выволок вещь на свет божий.

Это был всего лишь пустой ящик. Просто из-под коньяка. Ещё даже одна бутылка осталась.

– Армянский. На всю зарплату купил…

– А ты щедр, – констатировал доктор-моктор. – А как же Питер?

Возмутительно не ответив на прямо поставленный вопрос, яренгское коньячное мурло сказало:

– Между прочим, я и о тебе беспокоюсь. Вчера, например, приобрёл два приглашения для нас на новогодний вечер, так что есть куда пойти.

– Послушай, – вежливо начал Мишка, – ты не понимаешь, я купил уже билеты на поезд, а ты мне какой-то клуб предлагаешь… Там, наверное, все пьяные будут, некультурные, так что давай поедем…

И Андрей решился:

– А, чёрт! Едем!

Вскочил с кровати, схватил рюкзак, сунул туда оставшуюся бутылку, закинул за плечи гитару, сказал:

– Подожди!

Убежал, прибежал:

– Вот смотри, ещё восемь рублей за приглашения плюс занял немного, а у тебя?

– Триста. На обоих хватит.

– А когда поезд?

– Через двадцать минут – до Котласа.

На станции Мишка пошёл в кассу.

– Зачем? – удивился Андрей. – Билеты ж есть.

– Глупый ты, – сказал Мишка с превосходством. – Кто ж их заранее покупает…

Через четыре часа они были в Котласе и там сели в поезд, спешащий в Санкт-Петербург.

За окном темно, за окном мороз и снег. И лес бесконечной чередой проносится. А в купе тихо, тепло, и коньяк стоит на столе. Медленно уменьшаясь в количестве. Андрей перебирает струны, Андрей поёт и играет Визбора.