Леонид Левинзон - Акакий Акакиевич

– Да нет.

– Тогда что?

– К родственникам надо.

– К родственникам? – Мишка с сомнением качает головой. – Что-то ты к ним зачастил, – замечает.

– Тихо, тихо! Кому сказала – тихо! – седовласая декан, чьё розовое полное лицо выражает довольство жизнью, звучным голосом перекрывает невнятный шум в лекционном зале. Надевает очки. – Та-ак… К сессии привлечено внимание общественности института, посвящается сессия Двадцать шестому съезду. Продлится сессия с двадцать первого декабря по двадцать седьмое января. Гордитесь, – делает неопределённый жест, – для экзаменов мы выделили лучшие комнаты. Кто там тянет руку? Сначала халат наденьте! Что, подали как не вышедших? Исправим. И в большом деле бывают ошибки, а уж в вашем маленьком личном…. Так что те, кто чувствует, что много знает, бегайте по кафедрам, – и вдруг патетически восклицает: – Никто не должен ехать домой, не сдав долги! Так, нам надо закончить все дела к четырём… Ну тогда к пяти. Читаю расписание экзаменов. Почему не надо? Мнения учёных разошлись? Так читать или нет?! Ну ладно, в деканате вывешено.

Сергей наконец получил общежитие, а Мишка, хотя тоже просил, – нет. И по-прежнему мыкался по квартирам – никак ему не удавалось надолго зацепиться на одном месте. Когда он поступал, они с мамой написали в заявлении, что на общежитие не претендуют, надеялись, что поможет, теперь же приходилось расплачиваться. А в этот раз вообще пролёт из пролётов: договорился, заплатил, получил ключ от квартиры, приехал – а ключ к двери не подходит. Ну и где ночевать? Ещё и экзамены… В общем, спал с Серёгой валетом целую неделю. Вечером Сергей ушёл на свидание (признался наконец), сидеть одному было скучно, пошёл к Клёпину. Клёпин вальяжно пьёт чай, и, похлопывая себя по животу, спрашивает:

– Слышь, Мишка, а можно химию за три дня выучить?

– Можно, наверное.

– А ты учил?

– Вчера начал.

– А пожрать у тебя есть?

Мишка посмотрел подозрительно.

– Мужик, деньги кончились!

– Ну, огурцы есть солёные.

– Что, домашние?

– К Серёжке мать приезжала.

Клёпин оживился:

– Счас организуем! – вскочил, распахнул дверь и немедленно увидел в коридоре чёрного как смоль важного негра. – Эй, товарищ, – заорал, – стой, да-да, тебе! Не хочешь русские огурцы попробовать? Правильно, конечно, вкусно. Давай так – через час приходи, с нас закуска, с тебя спиртное, а что, всё честно? Зубровка? Тащи зубровку.

Побежал по коридору:

– Костя? Как дела? Выпить хочешь? Но мы без картошечки не принимаем! Давай, паря. Жду!

Перегнулся через перила:

– О, какие! Девочки, а у нас праздник, ну да – в двадцать седьмой комнате, только вас и не хватает. Милости просим.

Возвратился:

– Теперь от негра избавиться – и всё путём.

Мишка пошёл в кино. Экзамены экзаменами, но и в кино ходить надо. Особенно если это «Цирк» Чарли Чаплина. Показывали в одном из маленьких кинотеатров на Невском, где покатые полы и деревянные стулья с откидывающимися сиденьями. Народу в очереди стояло немного, Мишка пристроился и вдруг почувствовал, как дёргают за рукав. Обернулся: парень чуть младше его, в руках чёрная шапка.

– Нужна?

Мишку словно кто-то за язык дёрнул:

– Сколько?

– Пятерик.

– Не-а. Я бы лучше белую.

– Будет!

Парень исчез и вернулся с белой.

Мишка понял, что попал. Но отступать было некуда.

– Не-а… Вот если бы с чёрными крапинками.

Шапка из рук парня пропала.

– Ты что, сука, издеваешься? Да я тебя? – попёр грудью.

Мишка воинственно напрягся. Парень быстро оглянулся – очередь внимательно смотрела.

– Мы тебя подождём! – прошипел. – Только выйди!

Мишка купил билет, зашёл в полупустой зал и сел поближе к экрану. Начался фильм, он забыл о неприятностях и начал жизнерадостно хихикать. Его опять потянули за рукав:

– Тише, молодой человек, тише!

Рядом сидела сухонькая маленькая старушка.

– Что смешного, молодой человек, ну что тут смешного?

Мишка пожал плечами и повернулся к экрану. Сзади раздалось бульканье – кто-то явно пил из горла. Грустный человек с тросточкой споткнулся, Мишка рассмеялся.

– Как не стыдно! Вы мешаете смотреть!

Нищий спрятался от полицейского, сзади с громким стуком упала и покатилась бутылка, полицейский тревожно обернулся.

Мишка прыснул.

– Какой наглый молодой человек!

Сзади раздался храп.

Мишка встал и, подойдя к выходу, осторожно отодвинул щеколду: его ждали. Но через переднюю дверь путь оказался свободен. Мишка с удовольствием вдохнул морозный воздух и затерялся на Невском.

– Мишка, вот ты скажи, а за ночь химию можно выучить или нет?

– Можно, Колька, отстань!

Сессия позади, а Мишка опять пролетел: не смог по-человечески списать формулы с внутренних полей халата – химик, заподозрив неладное, постоянно крутился рядом. Столько времени убил на подготовку, халат испортил, а стипендия ахнулась. И с надеждами на общежитие пришлось расстаться: ничего не подозревая, сидел в комнате у Клёпина в спортивных штанах – и вдруг заходит декан с патрулем. Увидев постоянного просителя, декан остолбенела:

– Кац, а вы что здесь делаете? – и свирепо обернулась к патрулю. – Где хозяин?!

– Я поищу, – Мишка, не растерявшись, выскочил за дверь.

– Кац, Кац! – закричали следом, да где там. Каца и след простыл.

И Серёжку не видно. Кстати, теперь ясно, с кем он встречается, – с Надей! Что он в ней нашёл? Надя ему свободной минутки не оставляет, забыла комсомол, моральные качества, Маркса, Ленина, верность – всё в загоне.

– Надька, гони шоколадку! – Клёпин.

– За что?

– За то, что я разрешаю вам вдвоём сидеть.

Надя молчит, но зато реагирует Мишка:

– Серый, ты ему лучше трусы индивидуальные подари.

– Подарю. Со своего плеча.

– Таких уже не выпускают, – замечает Ольга.

Через некоторое время, когда все забыли, Надя вежливо просит:

– Коля, повернись, пожалуйста, в профиль.

Удивлённый Клёпин поворачивается, потом спрашивает:

– А что?

– Ты так хуже смотришься.

– Серый! – Клёпин в расстройстве роняет дневник. – Ну что ты в ней нашёл?

– Комсомольские билеты… – серьёзно отвечает Сергей.

Надя опрометью выбегает, Сергей за ней. Возвращаются вместе. У Нади постное, как бы только вымытое лицо, потупила глаза, румянец на щеках. У Сергея в глазах смешинки.

Но, конечно, не это главное. Главное то, что группа по инициативе правильной Любы подхватила начинание москвичей – взяла на себя обслуживание двух палат в больнице. А бывший провинциал, оставшись без друга, зачастил в Эрмитаж и выписал в школьную записную книжечку: «Сюрреализм отличается от абстракционизма неполным уходом от действительности».