Дмитрий Власов - Витражи конца эпохи. Сборник рассказов

– Евгений Робертович, здесь вот так нужно. Вы уж извините… Ну, я пойду?

И ушел. И невдомек ему было, что над этим уравнением бились лучшие умы Америки и Европы! Утром в институте все только и говорили об уравнении. Что, академика Борису Алексеевичу сразу давать? Или, от греха подальше, уволить к такой-то матери? Что с ним делать-то? А при чем тут Ю-во? Ну, не мог он смотреть, как бьются светила науки над задачкой, которую он проходил в возрасте четырех лет во втором классе начальной школы!

В конце концов, решили выдать Борису Алексеевичу, вроде бы ничего не смыслящему в химии, солидную премию, а он убедил всех, что решение родилось в его голове чисто случайно, как иногда бывает с похмелья. На том все и успокоились.

Второй раз Борис Алексеевич опростоволосился дома, когда Полина готовила редкое в их краях рыбное блюдо к его пятидесятилетию. Он лизнул, взял кусочек… Честно говоря, не очень-то у Поли получилось. Борис Алексеевич прокрутил в мозгу все рецепты земных блюд, отыскал нужный. Пока жена отдыхала, он из остатков тех же самых продуктов состряпал блюдо и вечером подал его на стол как альтернативное. Пошутить хотел так. Шутку оценили все, когда нахваливали его блюдо. Как часто бывает, не оценила старание мужа только жена. При гостях Поля ничего не сказала, но, когда они остались одни, раскричалась, разревелась, дала волю чувствам:

– Сукин ты сын! – прямо сказала она. Полина с годами стала сварливой женщиной, хотя по-прежнему любила мужа. – Я ведь знаю, что ты никогда не умел готовить! Значит, какая-то молодая блядуха тебя научила, да? И ведь не постеснялся, Янус двуликий, свое искусство демонстрировать! Скандала не побоялся! Теперь понятно, куда ты по субботам ходишь!

По субботам Борис Алексеевич, мужчина солидный и уже в годах, отправлялся с мужиками в баню и любовницы, к своему тайному огорчению, не имел. Но недели две Полина смотрела на него волчицей, плакала по ночам. Потом, правда, успокоилась. Должен же Борис Алексеевич спеть свою лебединую песню на старости лет – мудро рассудила она.

Да, земная оболочка Ю-во, Борис Алексеевич, неумолимо старел, как все люди, хотя по-прежнему редко жаловался на здоровье. Но все же – годы, годы… У Бориса Алексеевича появилось брюшко, он облысел, отпустил бороду, которая скоро стала совсем седой. Купил «Жигули», выдал замуж дочку, женил сына, заимел, как водится, внуков и внучек. Дети разъехались кто куда. В шестьдесят пять он отправился на пенсию, и в институте с той поры появлялся редко. Жалел, что не стал профессором. Какая тут, к черту, конспирация – стал бы, и все. А глядишь, и академиком. Запросто. В том, что корабль не прилетит за ним никогда, он был уже уверен на сто процентов. Но теперь эта мысль, в былые годы надолго выбивающая его из колеи, больше не пугала. Он привык быть землянином. Ему нравилось, когда его дом наполнялся визгом внуков, шумными тостами детей, добрыми пожеланиями друзей, знакомых. Жена была здорова настолько, насколько может быть здоров человек на седьмом десятке, дом стоял, деревья в саду плодоносили, огороды не разочаровывали урожаем. Правда, пенсию вовремя платить перестали. Новую социальную революцию Борис Алексеевич в душе приветствовал, хотя душа его часто болела, потому что все нелепицы и ошибки переходного периода были ему видны как на ладони. Он бы рассказал, как надо действовать, но не мог. Да и кто стал бы его слушать? Он составил в голове модель развития России, согласно которой, по итогам, реальный доход на душу населения должен был в 2000-году составить восемьдесят пять процентов от американского. Но, увы, Борис Алексеевич не вошел в правительство, поэтому страна снова оказалась в том месте, из которого долго, мучительно выкарабкивалась.

– Эх, мы бы им показали! – тосковал Ю-во, обращаясь к своему брату по разуму, большому дымчатому коту, трехлетнему забияке и ловеласу. – Как люди говорят, кто в лес, кто по дрова. Вот и наломали дров. И пенсию второй месяц, блин, не несут. Конечно, воруют, но губят страну больше не из корысти, равнодушия или злого умысла, а от неумения. Никто не учил их. Правда, и учиться-то они не хотят. А надо было сперва сделать вот как…

Тут Борис Алексеевич, хлопнув еще пятьдесят, переходил к развитию сложной социально-экономической теории. Кот внимательно слушал, и только под конец засыпал, когда Ю-во начинал путаться и переходить на родной полузабытый язык.

А в общем, как у большинства россиян, все у Бориса Алексеевича было нормально. Сын помогал, зятек не забывал, пенсию иногда приносили, и в лаборатории он еще немного подрабатывал. И мог себе позволить посланец разума посидеть у костра в дальнем углу старого сада, вспомнить о былом, помечтать о будущем…

Вечерело. Жена что-то не возвращалась с базара, и Борис Алексеевич уже стал волноваться. Впрочем, он был уверен, что Полина зашла к какой-нибудь знакомой женщине в городке и пьет с нею чай. Она была из тех людей, с кем неприятности почти не случаются. И слава богу.

Да и с самим Борисом Алексеевичем неприятности, или даже яркие события в последнее время практически не случались. Вот, в сад залезают, забор проломили. Да это у многих так. А еще – да за последние год-полтора и не вспомнишь ничего.

И все же было у него какое-то странное, ни на чем не основанное ощущение того, что скоро непременно что-то должно случиться. Он гнал от себя эту мысль, ухмылялся, сердился сам на себя. И сейчас тоже – махнул рукой в направлении кустов смородины, по-старчески крякнул, закурил. И задремал с потухшей папиросой во рту, стал носом клевать.

И вдруг – чуть со стула не свалился от шума и свиста за спиной. Оглянулся. Прямо на картофельное поле вертикально опускался светящийся металлический цилиндр – метров пять в диаметре и двадцать в высоту. Опустился на картошку и потух – лишь внизу, у земли, что-то светилось. Из дома напротив вышел встревоженный сосед, осмотрелся, но как будто ничего не увидел, покачал головой и удалился. Темный цилиндр закрывал полнеба, но пришельцы научились быть незаметными для взора землян, и только Борис Алексеевич видел корабль. Точнее, спускаемый аппарат. Что это такое, Ю-во понял сразу. Еще двадцать, ну, десять лет назад он бы бросился навстречу с радостным криком, ломая кусты. Но сейчас только привстал и тихонько заругался. Даже волнения не ощутил – почти.

– Не могли чуть правее приземлиться, сволочи, – сквозь зубы произнес он. – Картошка должна была первосортная уродиться, с Тамбова семена вез. Теперь, небось, и половины не соберешь.

Они вышли сейчас же после посадки, трое. В полумраке их было хорошо видно по светящимся одинаковым костюмам. Все высокие, стройные, молодые, похожие друг на друга, как оловянные солдатики. Один шел немного впереди и выглядел чуть старше остальных – видимо, он руководил экспедицией.