Дмитрий Власов - Витражи конца эпохи. Сборник рассказов

– Горю, – коротко ответил Михаил Геннадиевич.

– На работе, что ли?

Да какое – на работе! Буквально горю.

– Знаешь, старый, случаи самовозгорания людей, говорят, известны, но лично я с ними не сталкивался, в подлинно научной литературе о них не читал и в них не верю, – уже более серьезным тоном, значительно произнес доктор.

– Эдик, да я – во сне, – и Михаил Геннадиевич подробно, хотя и несколько путано поведал о своих странных ночных видениях.

– Да, – протянул Эдуард, – ну, дела. – И старика Фрейда тут ни за что не притянешь. А работаешь ты сейчас много?

– Как всегда, себя не берегу. Премию обещали дать, если к сроку проект сдадим, а время сам знаешь, какое. Вот и приходится вертеться.

– Ну, это просто нервы у тебя запущены, старый, и никакой психологии. Читай детективы, смотри на ночь телевизор. Что-нибудь легкое. Только не о политике и, упаси бог, не об экономике. Клипы, например. Тебе что из современной музыки нравится?

– Ну, «Битлы», «Квин».

– Это не современное. Сейчас их редко показывают, да и чокнутые они. Нет, легче, легче. Знаешь этих – как там – хали-гали, трали-вали, вы такого не видали.

– Эдик, ты что, забыл, сколько мне лет? – обиделся Михаил Геннадиевич. – У меня сын пятнадцатилетний эти трали-вали смотрит.

– И правильно делает! Поэтому ему никакие плазмы не снятся. И чертики в глазах не прыгают. И Христос пальцем не грозит. Это наше поколение сдвинулось на том, что, мол, за все в ответе, все его волнует. А ты не волнуйся! Смотри на всё с улыбкой и будь проще, старый. И обязательно съезди куда-нибудь в отпуск. В Прагу советую – умиротворяет и бодрит. А еще я дам тебе полпачки швейцарских таблеток для успокоения нервов. Коньячок советую пить на ночь, рюмки две, но не больше четырех. Они твои пожары точно потушат. А что такое плазма, кстати? Я плазму крови знаю, а в физике не очень…

– Плазма – раскаленный ионизированный газ, – пояснил Михаил Геннадиевич, – из него состоят звезды. Вот они-то и окружают меня, испепеляют всё…

– Ну-ну, – покачал большой мясистой головой врач, – пожалуйста, не так драматично. Звезды его, видишь ли, окружают! Держи таблетки, помни мои наставления и исчезни до следующей недели. В среду я тебя жду, будем с тобой дальше работать.

Из кабинета друга Михаил Геннадиевич вышел чуть приободрившийся, но пока именно чуть. Психолог Эдуард был хороший, но несколько зацикленный на типичных случаях – у одного жена ушла, другой без работы сидит, третий хочет стать депутатом. Нестандартные, не вписывающиеся в общую канву проявления сдвига по фазе сначала всегда ставили доктора в тупик. Но Михаил Геннадиевич не сомневался, что Эдик, несмотря на внешне наплевательское отношение к данному делу, будет серьезно думать над его случаем и при следующей встрече скажет гораздо больше.

Перед сном он выпил сто грамм коньяку, две таблетки от стресса, но горел снова, проснулся среди ночи и, со злости, допил оставшиеся полбутылки. Утром он, слегка пошатываясь, вяло собрал вещички и отправился на автобус, который должен был доставить его в чудесный мир зимнего леса, раздетых берез, щедро украшенных ожерельями инея, и хвои, укутанной снежными одеялами.

В окно автобуса вдруг брызнуло лимонное зимнее солнце. Несмотря на то, что это редкое в последнее время в Москве явление обрадовало многих пассажиров, заставив ненадолго сбросить маску вековой печали, оно не воодушевило Михаила Геннадиевича. Он, как вампир, ангел ночи, стал бояться солнца, прятался от него, потому что слепящий диск на небе напоминал об огненных кошмарах. К неудовольствию своей случайной попутчицы он плотно сдвинул занавески и отвернулся.

– Вы не любите солнце? – удивилась она, молоденькая девочка, по виду аспирантка в области медицины.

– Не люблю, – сквозь зубы произнес Михаил Геннадиевич, давая понять, что не желает продолжать разговор.

– Простите, может быть, у вас болят глаза? Я врач офтальмолог, могла бы посмотреть…бесплатно…, – смущенно пролепетала девушка, – не здесь, конечно, а в клинике.

– Спасибо, глаза у меня в порядке, – как можно вежливее отшил ее Михаил Геннадиевич и даже попытался улыбнуться.

«Да, глаза в порядке. А остальное всё в полнейшем беспорядке! Тебе бы плавиться на солнце каждую ночь, по-другому бы заговорила. И вообще, в последнее время я что-то часто общаюсь с врачами. Да что это я, в конце концов? Отдыхать ведь еду. А девочка миленькая, одна. Жаль, что я так и не научился изменять жене», – сумбурно подумал Михаил Геннадиевич и незаметно для себя задремал. Лучик солнца всю дорогу до дома отдыха легонько щекотал его жесткую рыжую бороду, но страшный сон присниться не успел – приехали. Автобус шумно остановился, отдуваясь, как больной отдышкой.

Жена Ольга с сынишкой Сергеем уже поджидали его на остановке и радостно замахали руками.

– Обед через час, лыжи в прокате, живем во втором корпусе с видом на ледяное озеро! – быстро отрапортовала Оля. – Ну, Мишка, посмотри вокруг-то! Меланхолия тебя погубит.

– Она сама от меня погибнет, – неопределенно пошутил Михаил Геннадиевич.

После короткого знакомства с окрестностями дома отдыха и сытного обеда в столовой семейство Володарских гуськом выехало на снежные подмосковные просторы, плавно скользя по гладкому, запорошенному ледку вытянутого, как ухо спаниеля, озера.

Они шли по бескрайнему снежному полю, крошечные точки на бело-синем пространстве, и им, всем троим, казалось, что нет больше вокруг привычного земного мира с его мелочной возней, достойной лишь крыс. Вокруг них высились деревья – остро царапали небо тонкие березы и достойно держали небосвод, как атланты, темные верзилы-сосны. Уже вечерело, и солнце скрывалось за близким, осязаемым горизонтом, к которому шли затылок в затылок люди, не обремененные ни славой, ни деньгами, ни боязнью потерять всё. У них не было ничего – они могли потерять лишь себя и жизнь, далеко не всегда баловавшую их, но сулящую иногда маленькие радости, ради которых и стоит жить. Они жадно вдыхали обжигающий, свежий до безумия морозный воздух, ползли по хрустящему насту молча, сосредоточенно сопя, иногда оглядываясь, чтобы, не дай бог, не потерять друг друга из виду. Каждый по-своему, в силу причин, связанных с возрастом, полом и характером, понимал, что только сейчас живет в полную силу, сливается с жизнью, словно буддийский монах, упивается ею, освобождается от всего наносного, вредного и ненужного. Зимний лес Подмосковья очищал, совсем незаметно разбирая и собирая вновь, по молекулам, тело и душу. Можно было идти без конца, на сколько хватит сил. И не беда, что за первой же лесной рощей можно было встретить грязного «Жигуленка» или, как одну из примет нашего времени, сверкающий «Мерседес». Ощущение полного слияния с природой, освобождения от оков бытия слабее от этого не становилось. Может быть, близость цивилизации даже помогала, потому что избавляла привыкшего к искусственному миру человека от глубинного неприятия одиночества.