Дмитрий Власов - Витражи конца эпохи. Сборник рассказов

Борис Алексеевич стоял напротив них, шагах в десяти – маленький, толстенький, лысоватый, седой, раскрасневшийся от водки. Три красавца-лебедя и один гадкий утенок… Жестом он показал на деревянный стол и скамейки под старым дубом – присаживайтесь, мол, поговорим.

– Мы явились за вами, Ю-во, – сказал по-русски старший, когда все четверо уселись за стол в саду – они с одной стороны, Борис Алексеевич с другой.

– Ну, за встречу, – равнодушно, дежурно произнес Ю-во и выпил. – Вам не предлагаю, поскольку знаю, что непьющие вы.

Пришельцы молча смотрели на Бориса Алексеевича. Тот не спеша закурил, глянул на них пристально, с усмешкой. Сказал:

– Прошло-то всего полвека. Самая малость. Если бы не была человеческая жизнь столь коротка, я бы сказал, что мы только вчера расстались.

– От имени Объединенного Правительства созвездия Козерога и руководства королевской академии наук мы приносим вам свои извинения, Ю-во. – монотонно загнусавил старший пришелец. – Случилось невероятное, почти невозможный сбой. Компьютер корабля вычеркнул вас из списка посланцев. Мы собирали разведчиков, сверяясь по списку, и забыли вас. Конечно, когда мы вернулись домой, ваша потеря сразу обнаружилась, и тотчас же корабль был послан обратно. Но оказалось, что мы попали в поле зрение американцев. Они следили за нами, наш корабль стал частью их секретного исследовательского проекта. Более пятидесяти земных лет понадобились нам, чтобы стать совершенно невидимыми для глаз и приборов землян. И вот мы здесь. Вы настоящий герой, галактика гордится вами. Добро пожаловать на корабль, Ю-во, скоро вы будете дома.

– Забор вы сломали? – совсем некстати спросил Борис Алексеевич. – Да нет же, конечно, – засмеялся он, прищурившись, уловив удивленные взгляды пришельцев. – А вот картошку зря погубили. Сейчас времена тяжелые, что я зимой жрать буду?

Повисла недолгая пауза.

– Я и так дома, – сказал Борис Алексеевич значительно, трезво.

– Ваш дом – созвездие Козерога, – возразили ему. – Здесь вы только выполняли задание, играли роль, можно сказать. А там, на родине, вас ждут отец, мать, друзья.

Что-то шевельнулось в душе Ю-во, кольнуло в сердце. Да, отец. Отца он любил, скучал по нему. Мать, конечно, тоже любил. Хотя они и не были полноценными родителями в земном понимании. Ну, отдали свои клетки, куда следует, получился он. Даже не воспитывали почти – до совершеннолетия его растили няньки от Объединенного Правительства. Лишь начиная с юношеского возраста отец и мать стали давать ему советы, разговаривать с ним, уже как со взрослым.

– Мои родители погибли в сорок третьем от немецкой бомбы. Знаете, – горько усмехнулся Борис Алексеевич, – на Земле артисты иногда слишком глубоко входят в роль. Я был Ю-во, но давно уже перестал им быть. Люди рассказывают, что временами вспоминают какую-то якобы прежнюю свою жизнь, иногда весьма странную. Чем я, собственно отличаюсь от них?

– Тем, что вы один из нас, – сказали ему. – Мы должны спешить, потому что генератор невидимости требует большого количества энергии. Когда энергия закончится, и нас, и спускаемый аппарат смогут увидеть все – и ваши соседи, и американцы. Бросайте эти ваши человеческие штучки, Борис Алексеевич, будьте благоразумны! Вообще-то мы не в праве настаивать, решение должны принять вы. Так было сказано в академии наук, потому что мы испытываем чувство вины перед вами. Вы можете остаться здесь, Ю-во. Хотя, конечно, вы понимаете, как важны для галактики ваши наблюдения. Вы ведь прожили целую человеческую жизнь!

– Да, жизнь… Целая жизнь прошла, правда…, – тихо произнес Ю-во.

– Решение вы должны принять немедленно. Учитывая то, что мы, вероятно, не сможем прилететь сюда снова в ближайшее время. А жить вам осталось не так уж долго, вы сами понимаете. Короток человеческий век, сами же сказали.

Ю-во кивнул, и произнес задумчиво, серьезно:

– Не так-то легко избавиться от этих, как вы говорите, «человеческих штучек». Хорошо. Могу я задать вопрос?

– Конечно. Только помните, нам нужно торопиться.

– Что будет с Каверзневым Борисом Алексеевичем?

– Ваша земная оболочка будет разрушена, то есть Борис Алексеевич, как представитель вида, исчезнет. Он просто станет одним из пропавших без вести. Вот и все.

– Нет, этого никак нельзя допустить, – покачал головой Борис Алексеевич, и морщины, обозначившиеся у него на лбу, разгладились.

– Почему?

– Завтра у моего первого внука, Максимки, день рождения, он станет совершеннолетним. Как же я пропаду без вести? Он же расстроится. А кто картошки накопает, если еще чего осталось? Кто крышу перекрывать будет? Кто Полине массаж поясницы бесплатно сделает?

– Да, – после некоторый паузы согласился старший пришелец, – наверно, вы правы. – Мы должны были забрать вас раньше, намного раньше. Теперь своим исчезновением вы причините боль многим людям. А это противоречит нашим принципам…

– Да какие там принципы! – взвился Борис Алексеевич, – просто по-человечески так делать нельзя! Нельзя наплевать на тех, кто тебя любит, кто тебе верит! Да ну вас, к лешему, в самом деле, вместе с Козерогом вашим…

– Мы вас понимаем, – сказал старший пришелец, и в тот же миг на груди другого загорелся крошечный зеленый огонек.

– Энергия кончается. Нам пора. Прощайте, Ю-во, – сказал старший, вставая и подавая пример другим, – мне кажется, что вы стали очень хорошим человеком. Жаль, что мы никогда не сможем воспользоваться вашим бесценным опытом.

Ю-во пожал плечами, посмотрел в сторону, затем заглянул в глаза всем троим.

– Ладно, ребята, спасибо, что вспомнили обо мне, в такую даль приперлись. Передайте привет матери, отцу, скажите, что жив я, здоров. Пусть они поймут и простят меня. Извините и вы меня за то, что так вышло. А вас я не виню, конечно. Так судьба распорядилась – и ваш Бог так рассудил, и наш. Может быть, они сговорились, а? – пробовал шутить Борис Алексеевич, но руки его мелко дрожали, и взгляд был устремлен куда-то вглубь себя. Он уже не смотрел на пришельцев, был как в тумане.

Когда цилиндр осветился изнутри и стал подниматься вверх, Ю-во отвернулся, закашлялся, стал беспокойно ходить, зачем-то сорвал гроздь рябины, устало провел по лицу ладонью. Было ему неуютно, одиноко и страшно. Но тут скрипнула калитка, послышался родной голос – это Полина вернулась из города.

Ночью Борис Алексеевич спал плохо, крутился, матерился, плакал, говорил во сне:

– Ну не мог я улететь, не мог! Ну, черт теперь разберет, где она, моя родина! Разве так можно – взять человека, и лишить его всего, что у него было! Нельзя так! Вот облака только… Небо… Оно розовое… Оно манит… Здесь тоже небо красивое, но – другое… Как сердце болит… Никогда не болело, а сейчас болит. Господи… За что же такая мука, почему?!