Домна Токмина - По зову сердца

Этот случай дал трещину в отношениях. Может быть, Нина повзрослела и по- иному стала смотреть на некоторые вещи. Как раз в этот момент класс расформировали на «французов, немцев и англичан», чтобы было проще преподавателям иностранных языков, они с Наташкой оказались в разных классах. Нина изучала английский, а она-немецкий. Постепенно общение сошло на нет. Вскоре снесли барак и Антонине Николаевне дали однокомнатную квартиру, куда и переехала Наташка.

На улице, где жили сестры, названной в честь революционера Михаэлиса, стоял частный дом с небольшим палисадником. Там проживал местный поэт Чистяков. Дети частенько гурьбой носились по территории, играя в казаков-разбойников, догонялки, прятки, краски. Игра краски заключалась в том, что все участники выбирали себе разные цвета, затем появлялся участник игры, который пытался угадать нужную краску. Он произносил слова: «Я монах, в синих штанах, красной рубахе пришел за краской», – и называл цвет. Та краска, чей цвет назывался убегала от монаха, и он ее стремился поймать. Все эти игры сопровождались криками, эмоциями.

В этот момент выходила из домика женщина и просила:

– Дети, тише! Миша творит!

Ребята не знали кто такой Миша, но очень ему завидовали. Если бы они чего-нибудь натворили, то в лучшем случае постояли бы в углу, в худшем-получили ремнем в зависимости от педагогических методов воспитания своими родителями.

После этого мечта стать писательницей завладела Ниной. Она стала писать обо всем что приходило на ум. Когда решила, что окончательно состоялась как творец, отправила рассказ о героическом прошлом в журнал. Ответ не поленился прислать главный редактор. В письме говорилось, что у нее хороший слог, но мало жизненного опыта. В ту пору жизненный опыт составлял двенадцать лет, поэтому такую критику в свой адрес Нина не перенесла. Обиделась и сочинительством не занималась до определенного времени.

В отличие от сестры, которая любила окружать себя толпой у Нины никогда не было много друзей одновременно. Обычно она выбирала себе одну подругу, а когда отношения себя исчерпывали, общалась с другой.

В общем, после Наташки близкой подружки у Нинки не было. Хотя дружить с ней желающих было много, некоторые просто навязывались в друзья. Им нравился юмор, начитанность. Она знала огромное количество анекдотов и смешных случаев из жизни, своей и знакомых. Но как любому самодостаточному человеку, ей интереснее было пообщаться с книгой, чем тратить время на людей, которые неинтересны.

Лиля Голованова, староста класса, сочиняла стихи и почему-то жертвой выбрала именно Нину. Когда они из школы возвращались по домам она, подражая Белле Ахмадуллиной, завывая, читала свои творения.

– Лилька, ну найди себе благодарного слушателя, – уговаривала одноклассница её, – зачем тебе моя ехидная критика? Я ничего не понимаю тем более в поэзии.

– Мне твое мнение очень важно, – не соглашалась она, – ты у меня как цензор, я потом исправляю, совершенствуюсь и собираюсь отправить стихи в журнал «Юность».

Но Нина больше общалась с Ольгой Емец. У девочек даже дни рождения были через день. Оля- очень серьезная, ответственно относилась к своим домашним обязанностям и к учебе. Жила она с матерью недалеко от дома Нины в тесной однокомнатной квартире. Посреди маленькой комнатки стоял шкаф, разделявший ее на две зоны, имитируя отдельные спальни. Ее родители находились в разводе. Ольгина мать Нинке не нравилась. Похоже, и сама девочка не соответствовала эталону подруги для её дочери.

На внешность мамаша была довольно приятная, но не слишком умная. Она очень любила читать мораль, добивая нравоучительными примерами из личной жизни. Нина запомнила одну ее воспитательную лекцию о том, что девочки должны быть скромными. А приведенный пример добродетели убил.

– Одна девушка собиралась замуж. Через несколько дней должна была состояться свадьба. Стояла осень. Жених и невеста гуляли по лесу, и вдруг девушке захотелось в туалет. Она незаметно отошла от жениха, но когда возвратилась, то заметила по выражению его лица, что тот все слышал. С горя девушка повесилась, – проникновенным голосом как будто сама присутствовала при этом конфузе рассказывала Ольгина маман.

– Зачем? – удивилась Нинка такому шекспировскому концу драмы.

– Вот! Как можно с такими моральными устоями мечтать о романтической любви! – воскликнула она, – тебе всего четырнадцать лет, а ты такая циничная!

– Не знаю, – возразила Нинка, – но я бы не повесилась. Это, какие же звуки издавала невеста, если жених пришел в изумление?

После этого разговора Ольге с подругой общаться запретили. Но девочки все равно разговаривали в классе, выгуливали собак на пустыре. Чаще всего обсуждали прочитанное. Обе любили произведения Александра Грина, Джека Лондона, Теодора Драйзера. Единственно в чем расходились их вкусы – это в музыке. Ольга могла часами слушать классику, а Нину спокойная музыка раздражала- ей нравился рок. Но подруги никогда свои вкусы не навязывали друг другу. Летом Нинка подбивала Ольгу сбегать искупаться на речку. Несмотря на запрет, подруга ускользала из дома пока родительница была на работе.

Порой девочки видели её мамашу с дядей Валей, невысоким худеньким очкариком. Нинка долго не могла понять, почему Ольга так его называет, если он даже не родственник. Видимо, и она стала над этим вопросом задумываться. Поэтому меньше приводила примеры добродетели и девичьей скромности, которыми ежедневно пичкала ее домашний эталон благодати и непорочности- её мама.

На уборку урожая в добровольно-принудительном порядке отправляли студентов и работающую молодежь в совхозы. Такая честь выпала и на Нинкину долю. Была возможность заработать. К тому же- это был неоценимый жизненный опыт.

Впервые забросили на самолете под названинм «кукурузник», который трясло так, что хотелось без парашюта выпрыгнуть и самостоятельно приземлиться посреди бескрайних степей. Ближайшая деревня от пункта выброски находилась в пятидесяти километрах. Так что изоляция была полная и сбежать никакой возможности не было.

Жили в длинном деревянном бараке с земляным полом и спали на нарах.

Кормили настолько отвратительно, что мужчины-водители устроили забастовку и не вышли на работу. Приехала комиссия из Алма-Аты в лице пяти хорошо откормленных партийных работников, несмотря на палящее солнце одетых в костюмы и при галстуках. Вытирая ручьем льющийся из-под шляпы пот, переговоры начал, по всей видимости, главный:

– Товарищи, вы понимаете, что это неслыханное дело. Здесь вам не заграница-хочу работаю, не хочу-бастую?

– Но на Западе, скорее всего, работников хотя бы кормят как положено, а не тухлятиной, – отвечали рабочие.