Анна Варенберг - Жани, mon amour

Вместо милого парня, красивого мужчины из машины вышла стервозная девица, самоуверенная, надменная. «А ну-ка, суки, смотрите все на меня!»

Я забыла, как дышать. Она была настолько совершенна в своей королевской стати, с этим презрительным взглядом из-под полуопущенных век, чуть брезгливым изгибом идеальных губ, выражением абсолютного сознания собственной избранности, что сразу становилось понятно: именно так должна выглядеть роковая женщина. Та, которая вполне способна небрежно спросить: «Кто меж вами купит ценою жизни – ночь мою?» – и любой мужчина падет ниц и поползет за ней на коленях, как пес, действительно, готовый с радостью принять смерть ради не то что ночи – нескольких минут наедине с нею. А ей будет целиком и полностью наплевать на любые жертвы, принесенные ради нее, и на следующий день она не вспомнит ни имени, ни лица своего очередного рыцаря. Потом же, от скуки, просто устроит новый кастинг, и история повторится снова… Какие там переживания по поводу меха животных – я вас умоляю, такая и сапогами из натуральной человеческой кожи не побрезгует, если, конечно, они хорошо сшиты и идеально сидят на ее божественной ножке!

Помимо до каждой мелочи выверенной детали женского образа – виртуозная актерская игра?.. Или…

Я всегда была толерантным человеком, и для меня общение и дружеские отношения с людьми, обладающими так называемым плавающим гендером, дело естественное. Но, на тот момент, это общение не бывало особенно плотным, и я не знала самого, пожалуй, главного и универсального психического свойства трансвеститов и многих трансгендеров. То, как выглядит женщина в их исполнении – всегда, в ста случаях из ста, является точной проекцией того, как они воспринимают женщину вообще.

Для кого-то это – развратная шлюха, готовая раздвинуть ноги перед первым встречным, и ее мысли заняты только этим. Для кого-то – домашняя ласковая кошечка. Для иных – леди в лучшем смысле этого слова, и такие очень трепетно относятся к своей репутации, они никогда не позволят себе опуститься до дешевой интрижки. Нередки – визгливые истерички, отчаянные сплетницы, завистливые и склочные сутяжницы. А для кого-то женщина – холодная стерва, запросто идущая по головам и не способная не то что на любовь, но даже на простое сочувствие кому-либо, разумеется, виртуозная манипуляторша и прирожденный абъюзер. Да для нее никого, кроме нее самой, и не существует в принципе, только до ее жертв это доходит слишком поздно (причем, когда доходит, у них уже успевает развиться такой Стокгольмский синдром, что вырваться из ее цепких коготков становится почти невозможно).

Слишком большая тема – как и почему в сознании транса формируется то или иное вИдение женщины, сейчас я даже касаться этого не буду. Позволю себе только заметить, что первая и главная женщина в жизни любого человека, будь то девочка или мальчик, – его мать. Отменить или изменить эту заданность невозможно. Также как невозможно отрицать и тот факт, что непреодолимая потребность временно или постоянно жить в обличии противоположного пола – девиация, зачастую родом из детства. Сейчас я не говорю об истинной, на научном языке – ядерной трансгендерности, когда человек рождается не в том теле. Это отдельная история. Но когда мы имеем дело с трансвеститом, или кроссдрессером, без сомнения, в его жизни был момент, когда «что-то пошло не так», и, однозначно, это произошло задолго до пубертата. То есть, если совсем коротко, мы имеем дело с какой-то глубокой детской травмой, нанесенной, скорее всего, матерью, травмой, «запустившей» девиацию. С непроработанной страшной обидой на мать – и, в то же время, желанием подражать ей, той, каковой кроссдрессер ее видит, и вместе с ней – всех женщин вообще.

И – нет, это не игра.

Совсем не игра.

Как минимум, начинаясь с игры, очень быстро становится чем-то совсем другим.

Перевоплощения Жана были настолько убедительными отнюдь не только в силу его невероятного актерского таланта, даже гениальности, о нет. Он мог изображать звезд эстрады. Играть Пьеху, Каас, Орбакайте, Гурченко, Ротару, практически кого угодно. Но, когда дело касалось Жанэ-женщины, он не играл ее роль. Он сам становился ею. Именно такой, какой она предстала перед всеми нами тогда, на съемках «Антимеха». Жана там не было, оставалась только она – Жанэ.

Та, у которой, как я узнала чуть позже, любимый афоризм был такой:

В себе уверена вполне,

И светлый образ мне не нужен.

Те, кто злословят обо мне,

Пусть знают: я гораздо хуже!

И я во второй раз, теперь уже окончательно и бесповоротно, растворилась в его-ее непреодолимом очаровании.

Помню, как в коротких промежутках между дублями бросалась к ней и старалась хоть немного согреть ее ледяные от холода руки в своих ладонях, при этом, сама не ощущая никакого холода, наоборот, мне казалось, что у меня жар, и что сердце сейчас просто выломает ребра. Ведь я могла прикасаться к ней – Королеве, этому ангелу, спустившемуся с небес!

Без сомнения, она всё поняла сразу. Мимолетный взгляд в мою сторону – какое ощущение полной победы в нем было! О, Жанэ не сомневалась в себе и своих чарах, силу которых отлично знала. Жан – тот мог метаться, ощущать неуверенность, «ставить призрачный вопрос и не находить нужного ответа»; Жанэ – никогда. Ее можно было слепо обожать или же люто ненавидеть, но уж точно, однажды увидав, не остаться равнодушным и не пройти мимо.

Пытаясь описать впечатление, которое производила на меня Жанэ, всегда вспоминаю тот момент из романа Достоевского, когда князь Мышкин смотрит на портрет Настасьи Филипповны:

«… Вдруг он (Ганя. – авт.) подошел к князю; тот в эту минуту стоял опять над портретом Настасьи Филипповны и рассматривал его.

– Так вам нравится такая женщина, князь? – спросил он его вдруг, пронзительно смотря на него…

– Удивительное лицо! – ответил князь, – и я уверен, что судьба ее не из обыкновенных. – Лицо веселое, а она ведь ужасно страдала, а? Об этом глаза говорят, вот эти две косточки, две точки под глазами в начале щек. Это гордое лицо, ужасно гордое, и вот не знаю, добра ли она? Ах, кабы добра! Все было бы спасено!»

…Ничего не было спасено. Ни для Настасьи Филипповны, ни для Жанэ, ни для Жана.

Не удивительно, что не прошло и пары дней после «Антимеха», как я стала постоянно жить с Жаном, появляясь у себя дома лишь наездами.

Жан постоянно создавал некий свой мир, далеко не всегда имевший прямое отношение к реальности. Кто-то скажет – ох ты ж, какой витиеватый эвфемизм ты подобрала к слову «ложь», какую рационализацию выдала в оправдание своему любимому!.. Но я постараюсь объяснить, что имею в виду.