Наталья Есина - Я нарисую симфонию неба

Она тяжело вздохнула. Где взять такую кисть, которая сможет закрасить черную как сажа, тяжесть внутри, у самого сердца? Отрешенно прошла к кровати и села. Покосилась на букет. Мимоза – любимые мамины цветы. Отец всегда покупал их на восьмое марта. Терпкий сочный аромат.

«Пушистые цыплята», – Альбина коснулась пальцем нежной пыльцы.

Мама. Всегда обеспокоенная чистотой и порядком. Такая родная, надежная. Ее деловитость и излишняя опека часто раздражали, но сейчас Альбине даже не хватало ее ворчливости.

И Ксюха. Ее шебутная Ксюха. Почти как сестра. Она умела разводить руками любые тучи…

Первая Альбина с издевкой усмехалась над мыслями второй:

«Посмотри на себя, размазня манная! Захотелось ей на родительском плече поскулить».

Альбина махнула рукой, отгоняя мрачного бесенка, но он не исчез, а лишь усилил прыть: «За пазухой решила спрятаться? А бедный Симеон в чем виноват? Если бы не ты, он был бы жив!»

Альбина зажмурилась. Затрясла головой, силясь скинуть пакостника, который чувствовал себя в ее голове, как дома.

Ксюха ввалилась, открыв дверь ногой. В одной руке чайник, в другой – тарелка с фруктами.

– Витамины в студию! – прикрыла попой дверь, и со стуком поставила все на столик. – Хочешь, на кухню пойдем, там маман твоя стенает, ждет дочурку?

Альбина демонстративно промолчала.

– Я, конечно, шибко извиняюсь, но может, ты хоть мне скажешь, что стряслось? – подруга смотрела в упор из-под козырька наклеенных ресниц. – Мне-то можно, я ж не они! – кивок в сторону закрытых дверей.

Альбина нахмурилась, схватила кусок торта, запихнула в рот целиком и принялась жевать.

– А-а… – протянула Ксюха, – в этой серии героиня пытала себя по-киевски. – Разлила чай по чашкам и начала громко прихлебывать.

– Хватить чавкать! – не выдержала Альбина. – Раздражаешь. Изо рта выпал кусок.

Ксюха хмыкнула, вытянула губы трубочкой и шумно втянула чай:

– Горячий, зараза!

Альбина принялась за виноград. Еда – отличный повод заткнуть Ксюху и молчать самой. В дверь постучали. Альбина замерла. Вошла мама.

– Все в порядке у вас? – на улыбающемся лице выделялись заплаканные глаза.

– Ага, все чики-пуки, Ольга Львовна. Пациент скорее жив, чем мертв. – Ксюха подмигнула Альбине. Та отвернулась.

– Ну, не буду мешать, – мама тихо вышла.

– Видишь, какой ты шорох своими истериками навела? – Ксюха сдвинула брови. – На себя пофиг, о родителях подумай, маман вон осенью с сердцем лежала в больнице. Забыла уже?

Альбина заерзала:

– Отстань от меня, – положила гроздь винограда на тарелку, встала и подошла к окну.

Вспомнила вчерашний переполох, и стыд полыхнул жаром по щекам. Стыд перед родителями, соседями, Ксюхой, тетей Зиной и всем миром. Неловкость и жалость к себе проснулись и требовали покормить их болтанкой из свежих мыслей. Сжала зубы и тяжело вздохнула.

– Так, – Ксюха загромыхала посудой, – хватить сопли жевать. Стул ставь сюда.

Альбина хотела возразить, но как представила, что сейчас начнется, решила не рисковать. Взяла стул, стоявший у кровати, и поставила на середину комнаты.

– Халат снимаем, лифчик надеваем, – Ксения копалась на полках шкафа. – Где он? А, вот! – швырнула бюстгальтер и попала прям Альбине в лицо. – Соррян, не хотела задеть вас, мисс Печальная Панда. – насмешливо подняла руки.

– Сама ты панда! – огрызнулась Альбина.

– Я? Не-е-а, это у тебя черные пятна под глазами, будто ты веки местами перепутала, прежде чем накрасить.

Альбина шумно засопела, а Ксюха хмыкнула и протянула платье:

– Едет, едет паровоз, две трубы и сто колес, две…

Альбина не выдержала:

– Слушай, ты меня оскорблять приехала?

– Вот такая ты мне больше нравишься, подруга! – Ксюха уже кружила вокруг с портняжными ножницами и сантиметровой лентой. – Не шевелись, а то заколю булавками.

После примерки Ксюха буквально силой выволокла Альбину на кухню. Стол накрыт скатертью. Посуда праздничная. Папина фирменная дачная наливка.

Мама засуетилась:

– Садись, я твои любимые перчики нафаршировала, блинчики испекла.

Альбина села на краешек стула, выпрямив спину.

– Наливку будешь? – заговорил отец.

– Не надо! – возразила мама, прикрывая Альбинин бокал.

– А вот я выпью, – цокнула языком Ксюха, – у вас, Андрей Ильич, она отменная получается.

Отец сдержанно улыбнулся и наполнил Ксюхину рюмку.

В коридоре зазвонил телефон. Мама быстро выскочила из кухни. Ксюха хлопнула Альбину по спине:

– Расслабься, как кол проглотила. И улыбнись, – наш праздник все-таки.

Альбина встала и пересела подальше от Ксении:

«Посидеть я с вами посижу, а повода для праздника не вижу».

Мама вернулась с озабоченным лицом:

– Екатерина Матвеевна звонила…

– Кто такая? – Ксюха хрустела соленым огурцом.

– Соседка. Через две дачи живет, – ответила мама машинально и повернулась к отцу. – Там мальчик на днях утонул. Степаниды деревенской внучок. Помнишь, смышленый такой? С собакой к нам забегал. Я еще их яблоками угощала. Вот горе-то…

Альбина громко вскрикнула, словно получила удар током.

– Ты чего? – Ксюха уронила огурец. – Напугала.

Альбина чувствовала, как немеют руки и ноги. В горле пересохло, ей не хватало воздуха, живот свело.

Мама смотрела на нее с испугом:

– Что с тобой?

Альбина часто заморгала:

– Мальчик… – мыслями она снова была на озере. Снова вытаскивала Симеона из воды. Снова распахнутые глаза цвета неба смотрели невидящим взором. Положив руки на стол и опустив на них голову, она разрыдалась.

Отец вскочил, сел рядом и обнял за плечи:

– Не держи в себе, расскажи. Полегчает.

Альбина подняла голову и прижалась к отцу. Всхлипывания мешали говорить, но она, глотая слова, словно боясь передумать, поведала о том страшном дне. Мама охала. Ксюха оторопело выговорила: «Ни фига себе!», а отец еще крепче обнял.

Альбина обессилела. Беспомощно переводила взгляд с отца на маму, ожидая сама не зная чего. Тишина. Только тикали настенные часы. Альбина уставилась на них. Гладко отполированный деревянный круг и веселые разноцветные шарики вместо цифр. Стрелки в виде ножа и вилки показывали половину десятого. Вспомнила, как мастерили их с отцом в прошлом году на день рождения мамы.

«Часы. Время. Время, которого больше никогда не будет у Симеона», – безжалостно расстреливали мысли.

Заговорил отец:

– Да. Это большое горе. Смерть детей. Они для жизни, а тут смерть… – наполнил наливкой бокалы, молча отодвинув мамину руку, закрывшую было бокал Альбины. – Помянем.

Альбина всхлипывала. Мама поглаживала ее по плечу. Ксюха теребила край скатерти и смотрела на тарелку. Отец отодвинул рюмку и произнес, глядя на что-то, зримое только ему: