Наталья Есина - Я нарисую симфонию неба

В конце коридора зарождался странный звук. Черный клубок со вспыхивающими белыми точками заполнял пространство, поглощая прямоугольники света на полу. Гул, похожий на жужжание сотен пчел, стремительно приближался, и клубок на глазах превращался в огромную гудящую воронку.

«Что за…»

Руку резануло. Он повернул голову и увидел на плече непонятное существо, похожее на жука величиной с крупную фасолину. Несообразно большая черная голова. Толстое мохнатое тельце. На хитиновых надкрыльях мерцала надпись «си-бемоль».

«Какого черта?!» – Стас попытался смахнуть насекомое. Громкий писк – и боль стала сильнее. Тварь вгрызалась в кожу. Стас вытер капли пота со лба, с силой отодрал мерзкого жука и отшвырнул от себя. По руке потекла тонкая алая струйка.

Из открытых дверей вылетел и понесся на него целый рой – словно нашествие саранчи. Спертый воздух наполнился стрекотанием сотни крыльев со вспыхивающими на них знаками альтерации. 10 10 Знаки альтерации – знаки музыкальной нотации (подразумевается, как правило, 5-линейная тактовая нотация), указывающие на повышение или понижение какого-либо звука без изменения его названия. Основные знаки альтерации – диез, бемоль и бекар Цепляясь длинными узловатыми лапками за ткань майки, за волосы, насекомые норовили ужалить.

«Отвали!» – Стас побежал, корчась от омерзения, и отмахиваясь от кровососущих, почувствовавших присутствие жертвы. Под ногами хрустело и чавкало. Пятки защипало от ядовитых внутренностей раздавленных гадин. В мозг впивался пронзительный лязг, похожий на звук рвущихся натянутых до предела струн…

Провал в темноту.

… С самого утра моросит дождь. Стас сидит за письменным столом, позабыв про раскрытый учебник. Замерев, считает сползающие по стеклу крупные капли.

«Сначала она маленькая, легкая. И вот к ней другая течет. Потом еще одна. И сливаются в ручеек».

В соседней комнате мама музицирует. Шопен. Прелюдия. Зеленоватая, как покрытое ряской озерцо в деревне у бабки Вадика. Стас улыбается, вспоминая, как они убегали от крикливой Петровны, заставлявшей пропалывать грядки, засеянные горошком, и вместе с деревенскими мальчишками обстреливали пластмассовыми пульками огромных жирных лягушек. Тоже зеленых.

«Хор Жабецкого», – так ребятня прозвала оголтелые концерты, заглушавшие детскую перекличку и смех.

Музыка становится громче. И вот уже стремительные пассажи разлетаются по клавиатуре. Посвист юрких ласточек. Они рассекают острыми крыльями пахнущий озоном воздух, лавируя между низкими сизыми тучами. Бесстыжий ветер по-хулигански дерзко поднимает подол цветастых платьев, и стайки девушек, прикрывая головы пакетами, спешат спрятаться от грозы под навес автобусной остановки. Буйство фиолетового вперемешку со всполохами красного…

Темнота. Жар. Хочется пить. Сильная пульсирующая боль в голове вернулась. И снова память отбросила в детство.

… Вечер. Лето. Стас сидит на веранде за столом и с удовольствием чешет о резную ножку стула комариный укус на щиколотке. В тарелке дымится ароматная гороховая каша с постным маслом и веточкой петрушки. Стас привстает, опираясь на локти, отодвигает накрахмаленную занавеску и наблюдает за бьющейся об оконную раму мухой.

«Глупая, надо туда лететь», – он указывает на дверь.

У калитки Лина Борисовна разговаривает с соседкой. Голова в ажурной вязаной шапочке мерно покачивается.

«Раз, два, раз, два», – Стас дирижирует.

Как весело! Оказывается, у него получается повелевать строгой учительницей, будто она – кукла на веревочках. Стас поворачивает голову и показывает язык сидящему за стеклянной дверцей буфета печальному Пьеро с нарисованными на тряпичном лице слезами.

Дверь в гостиную приоткрыта. Мама начинает играть что-то очень печальное и подпевает тихим бархатным голосом:

«И ты ко мне вернешься – мне сердце говорит, мне сердце говорит…» 11 11 Песня Сольвейг из драмы «Пер Гюнт», слова: Г. Ибсен; музыка: Э. Григ

Стас замирает. Таинственная дымка заволакивает веранду, погружая предметы в мягкий туман цвета черемухового настоя. Мама всегда заваривает его, когда у Стаса болит живот. Рот мгновенно наполняется слюной, ощутив терпкий привкус ягод.

И печка, и сердитые блестящие калоши Лины Борисовны, и круглый пестрый вязанный коврик у порога – все постепенно исчезает. Стас вытягивает руку, и вот уже она чуть просматривается сквозь сомкнутые ресницы. Невыразимо хочется плакать. Внутри все сжимается от непонятной тревоги.

«Кто вернется к нам? Кто?» – гадает Стас, потирая защипавшие глаза. Он знает, что никогда не задаст этот вопрос.

Мама часто сажала Стаса на колени, когда играла. Он чувствовал себя сказочным королем на троне. Таяли стены комнаты, раздвигался потолок. Все вокруг переставало существовать, превращаясь в половодье радужных звуков. Стас начинал подпрыгивать и болтать ногами в такт.

«Стасик, не мешай!» – мама в шутку сердилась и принималась тискать его. Отражение в полированной стенке пианино строило смешные гримасы.

Неожиданно мама поднимала руки. С минуту тонкие длинные пальцы с похожими на лепестки миндаля ногтями подрагивали, а потом яростно обрушивались на клавиши. Темно-серебристые стремительные раскаты, как шарики ртути из нечаянно разбитого градусника, рассыпа́лись по полу, закатывались под диван, под стулья. Сердце Стаса билось испуганной птахой, он хватал подол маминого платья.

– Испугался? – ее локоны щекотали ухо.

Стас мотал головой:

– Серый ежик! – он растопыривал пальцы, изображая иголки.

– Революционный этюд Фредерика Шопена, – мама смеялась и сжимала Стаса в объятьях, а он, припав к ее груди, слушал, как сильно стучит сердце. И в этом ритме ему тоже чудилась музыка…

Стасу – пять. Он это точно помнит! На вопрос «сколько тебе лет», мама научила показывать ладошку и говорить «вот сколько!» Он сидит за детским столиком и сосредоточенно раскрашивает карандашами грузовик.

Мама заходит в комнату, вытирая руки полотенцем, садится на стул у пианино.

– Хочешь узнать, как называются ноты?

Стас откладывает рисунок, вскакивает и подбегает к инструменту. Откидывает тяжелую крышку и тычет в самую нижнюю ноту «до».

– Эта – красная, – он быстро пробегает указательным пальчиком по всем «до», переходя от октавы к октаве.

– Красная? – мама удивленно поднимает брови. – А почему?

– Она горячая, как огонек, – Стас осторожно гладит клавиши. – А эта – желая, только не лимон, а большой цыпленок, – он поднимает руки и подтягивается на носочках.

Стас с упоением объясняет маме, почему «си» – блекло розовая, а «фа» – всегда довольная, с хитрой лисьей мордочкой. Как в сказке про зайку.