Алексей Макаров - Нельсон. Морские рассказы

– Опять я буду одна!

Ну что я мог возразить на такое? Где найти слова успокоения? Ведь до Перу месяц, там месяц и назад месяц. Только тогда уж можно будет списаться. А это будет только начало ноября. И никто с ней не будет на пляже, никто с ней не сходит в осенний лес, никто ей не подарит букет цветов, только что сорванных на таёжных лугах и не закричит:

– Мамусь, смотри какой гриб!

Опять одной до поздней осени. А там зима, холод.

– Зато, мамусь, на зиму у тебя будет грелка во весь рост, и ты не будешь мёрзнуть, – пытался шутить я.

– Только-то и остаётся, – сквозь слёзы смеялась она.

Каптин Брэдли разрешил мне проводить Инночку.

На следующий день планировался отход. А сегодня ей надо ехать в отель. Завтра утром у неё самолёт, а все таможенные дела надо оформить обязательно сегодня. Как хорошо, что ещё один вечер мы проведём вместе! И он оказался замечательным.

Парк Вальмидо блистал огнями, гремел музыкой, а мы были вместе. Ничто нам не мешало быть вместе. Нам и не по семнадцать, но всё равно…. Мы ходили за ручку, любовались вечерним морем и звёздами, говорили только о своём. Мои руки и губы чувствовали только тепло моей любимой женщины. А какими сегодня были по-особенному яркими звёзды!

Лёгкий вечерний ветерок гнал дневную духоту, но для нас мы были только вдвоём. Никого не было рядом. И это была не Корея. Это была планета Земля, где на ней нас было только двое.

Даже в «Золотом петушке» мы специально выбрали уголок подальше, чтобы подвыпившие русские моряки не мешали нам быть вдвоём. Я написал на стене фломастером: " Сегодня ты ещё со мной, а завтра будешь далеко, и никакие расстояния не помешают нам быть вместе. Всегда только твой. Механик Макаров».

В тихом ночном Инчхоне ничего не помешало нам дойти до отеля. Цветы на клумбах и деревья излучали свои ароматы в тёплую летнюю ночь. Последнюю ночь перед долгой разлукой.

Смешной кореец Мэйсон Пак рано утром подъехал к гостинице. На улице чувствовалась утренняя прохлада, а в руках у меня были совсем ледяные Инночкины ручки. Я их целовал и старался согреть.

Мэйсон нервничал в машине. Ему надо было успеть в аэропорт в Сеуле, а я не хотел отпускать от себя свою половиночку. Но она крепилась. Только одна слезиночка выкатилась из её озёр, когда я на прощанье поцеловал столь родное мне лицо.

Я её выпил, как каплю бальзама, который должен подкрепить меня на оставшиеся три месяца. Посадил своё счастье в машину и закрыл дверь.

Мэйсон ударил по газам и только из заднего стекла машины на меня смотрели опечаленные Инночкины глаза. Она махала мне на прощанье рукой, до тех пор, пока машина не скрылась за дальним поворотом.

Всё! Опять я один. Опять судно, опять море. И только через месяц я услышу её далёкий голос, а это будет только в Кальяо.

Поэтому и настроение было поганое. И ничего я с собой не мог поделать после отхода. Я опять метался по судну. По несколько раз в день ходил в машину. Заставлял себя заниматься делами. Но все валилось из рук. Я всё ещё был в мыслях с Инночкой. Я всё ещё переживал в душе наше последнее расставание.

Вот и сегодня я под вечер спустился в машину. Там Вадик достаивал вахту. В грохоте машинного отделения он только улыбался мне, а когда я подошёл к нему, то он прокричал мне в наушник что-то ободряющее.

– Вечером, – только одно понял я и утвердительно кивнул головой.

Потом я зачем-то полез в кладовку, подкрепил приспособления, понадёжнее закрыл дверцы шкафов, подвязал канистры с химией, чтобы их не раскидало, если вдруг ночью начнётся качка.

Я не знал, куда себя приткнуть, что бы ещё сделать, чтобы эта, раздирающая душу тоска, куда-нибудь делась. В каюте не сиделось. Я вышел на палубу. Там тёплый ветерок и темнота ночи меня немного охладили и успокоили.

На корме, на левом борту под тентом, филиппки пили пиво. Было воскресенье. Что-то орал магнитофон. Туда меня не тянуло.

Я поднялся на пеленгаторную палубу. Над головой ярко светили звёзды. Стараясь найти знакомые созвездия, я начал успокаиваться. Вот также и тогда в Инчхоне я показывал Инночке эти созвездия. Может быть, и она сейчас на них смотрит. Значит, тогда наши взгляды встречаются.

– Я смотрю на эти звёзды, и вижу твои глаза, родная. Только ты на них тоже посмотри, – сам себе уговаривал я.

Вроде немного отлегло на душе.

– Пойду к Вадику. Он уже помылся после вахты. Чего это он звал меня? – само собой подумалось.

– Владимирыч! Ты где бродишь? Я уже всё приготовил. День рождения у Инночки, – при моём появлении выпалил Вадик.

– На Альдебаране, – пробурчал я в ответ, – Но у неё же он был уже….

– Да не у твоей, у моей. Я и песню новую написал, – Вадик был весел, разговорчив. Его хандра уже прошла.

– Хорошо, что не вместе у нас крыша едет, – подумалось мне.

А стол был уставлен всем, на что только Вадик мог догадаться. Вернее, какие вкусности были в артелке. Но, запасённая из Кореи бутылочка, потела, подпёртая с боку тарелкой с овощами. Картошечка с поджаренным лучком испускала ароматы.

– Ну, ты и молодец, – непроизвольно вырвалось у меня. – Принимай мои поздравления и быстрее зови к столу.

Вадик сиял. После третьей стопочки, основательно подкрепившись, он взял гитару и, многозначительно глянув на меня, произнёс:

– Ну, Инночка, принимай подарок.

Песня пробрала до глубины души.

Или сегодня был такой уж некультяпистый день, толи три пропущенные стопки, но у меня пробило слезу. Вадик почувствовал, что песня пришлась мне по душе и начал петь другую, потом ещё и ещё, а там его уже было не остановить. У меня опять защемило душу. Что-то опять кольнуло в сердце. Вадик куда-то отошёл на второй план, и я опять остался со своими мыслями.

Но, сделав над собой усилие и тряхнул головой, я постарался выкинуть дурь из головы, и предложил Вадику:

– Ещё по одной, только уже за нас с тобой.

Вадика не надо было заставлять, но вскоре он глянул на часы:

– Владимирыч, перед вахтой и поспать бы надо….

– Конечно, какой разговор. Работа есть работа, – я тоже посмотрел на часы. Потом помог Вадику убрать со стола и поплёлся опять к себе. Туда, где всё напоминало о присутствии той неземной половинки, которой судьба одарила меня. Долго ворочался. Пришлось взять второе одеяло. Кондиционер дул на совесть. В каюте было даже прохладно.

Будильник, как всегда, требовательно звенел, но вставать не хотелось. Еле оторвав тяжёлую голову от подушки, я заставил себя встать. Долго выпускал ржавую воду из крана. Утром её давали только на один час. До Перу надо было дотянуть на запасе воды, который мы набрали в Корее.

– Проклятый испаритель. Чисти его, не чисти, воды так и нет, – заводя себя с утра, я никак не мог отделаться от вчерашней хандры. Опять что-то тянуло душу. Что-то свербело в мозгу. Даже душ не улучшил настроения. Он был до мерзости тёплым, а вода еле-еле лилась из крана.