Герш Тайчер - Стекольщик

Брат ходил во Дворец Текстильщиков, находящийся в ста метрах от нашего дома, и занимался там народными танцами. Рядом с Дворцом Текстильщиков, на углу Театральной площади, под фонарем, было удивительное дерево. Вечерами во время гололёда это дерево покрывалось льдом и сверкало, как будто было украшено самой Снежной Королевой.

В шестом классе брат привёл и меня в ансамбль народных танцев. Всю мою взрослую жизнь я любил и умел танцевать. Любил от рождения, а умел потому, что учился этому пять лет. Для начала меня определили в балетную группу, так как я был единственным мальчиком и в этой роли был очень полезен для танцев, где участие мужского танцора было незаменимым. Девичье окружение и чувство уникальности удержали меня в балетной группе почти год. После того, как я немножко подрос и подучился танцевать, меня приняли в ансамбль «Юность». С годами я занял ведущее место в этом ансамбле, участвовал в концертах и даже выезжал на гастроли в Киев. Многие девушки в нашей школе часто приглашали меня танцевать. Они очень любили, а я здорово умел покружить их в вальсе то по часовой стрелке, то против, стремительно водить их по танцевальной площадке в ритме фокстрота или дать им почувствовать, хотя бы на несколько минут, что они под полным мужским контролем, в танго.

Наш Пятый двор был самым большим в городе, окружённый четырехэтажными домами, не считая подвалов и чердаков. Мой дом был построен в 1905 году, так на нём было написано. Строительство других домов было закончено приблизительно в то же время. Строители этих домов решили построить их на века, это было видно. Наш двор занимал отличное стратегическое положение. В радиусе ста метров были Украинский театр, 29-я школа, парк Шиллера, библиотека универа, университетский актовый зал (бывший Еврейский театр), железнодорожники (больница, магазин и клуб), и четыре сквера (биологического факультета, физического факультета, 29-й школы и бассейна). В радиус двухсот метров вписывались школы 1-я и 18-я, экономический институт, дом моего брата, и кинотеатр «Жовтень» (бывшая Большая Синагога).

Я очень люблю наш двор, дом, подъезд и квартиру. А кто же не любит то место, где человек живёт со своей семьёй? Наше жильё отец получил в 1946 году, когда приехал из Бельц, где не было ни работы, ни жилья, а в Черновцах была работа и вытекающее из этого жильё. Наше жильё состояло из двух примыкающих подвалов – один для угля, а другой для дров. Эти подвалы назывались полуподвалами, потому что они не были полностью под землёй и небольшие окна под потолком выходили на улицу. Мой отец с помощью родственников и друзей превратил жильё из двух подвалов в квартиру, состоящую из спальни и кухни, а от кухни временной перегородкой отделил прихожую. Он настелил деревянные полы, провёл воду и электричество, поставил двери и в каждой комнате поставил печку. К сожалению, туалета в нашей квартире не было и быть не могло, но он был очень близко: в коридоре с остальными подвалами и полуподвалами.

Вот так мои родители не просто выжили в войну, но и зажили, как люди, после войны. Наша семья была хорошей и счастливой семьёй, нормальной пролетарской семьёй 50-х и 60-х годов.

Игрушек у меня никогда не было. Родители не покупали, никто не дарил, и от старшего брата в наследство не осталось, a в те времена игрушки просто так на дороге не валялись. Однажды я нашёл кусок резиновой куклы. В самом куске не было никакой пользы, если бы в нём не было свистульки. У этих свистулек тоны на вдувании и выдувании разные. Но и с той свистулькой не пришлось долго насвистывать. После часа-другого я проглотил её при вдохе. Следующие два дня пришлось отслеживать кал. Я был очень рад увидеть свистульку после того, как она прошла сквозь всего меня, но брать её в рот больше не планировал.

Личного мяча у меня тоже никогда не было, но был случай, когда десять футболистов из нашего двора сбросились по семь копеек и купили резиновый мяч за семьдесят копеек. Случались счастливые дни, когда этот мяч хранился у меня дома.

Если находили палки не под замком – делали городки. Если у отца на работе бывали лишние доски – часть их меняли на пару подшипников и пару шарниров, а из остатка досок отец сколачивал самокат.

Когда я был в средней школе, у нас дома появился телевизор, а до этого всё свободное время играли во дворе или на улице. В нашем дворе в моей возрастной группе было порядка пятидесяти парней. Были, конечно, немногие, которые ходили в кружки по музыке, кукольный театр или другие кружки самодеятельности. Были и такие, что занимались спортом. Может, и были такие, которые дома тайком читали книжки, но во дворе об этом нельзя было говорить: засмеют.

Вот так мы группами шатались по улицам, дворам и подворотням в поисках приключений. В сезон фруктов устраивали походы за фруктами, в каштановый сезон собирали каштаны; есть рогатки – охотимся на воробьёв, увидели кошку – побежали за кошкой. Зимой катались на санках в парке Шиллера или на коньках в парке Шевченко. Весной бросишь спичку в ручей и бежишь за ней. Я точно не помню, о чём мы думали тогда. Да ни о чём не думали – и всё тут.

Я был просто оболочкой, в которой делились клетки, росли органы и развивались системы моего молодого и здорового организма. Чем же я отличался от другого советского мальчика моего возраста 60-х годов? Ничем, только говорил свободно и без акцента на русском, украинском и идиш.

Уважаемые москвичи и ленинградцы, одесситы и одесситки и другие нечерновицкие обитатели нашей планеты! После 67 лет я перестал стыдиться того, кто я и что люблю. Я сын своих родителей! Я люблю мой родной город Черновцы!

В математике есть много понятий, связанных с бесконечностью. В физике тоже есть бесконечные явления, но заведомо в меньшей степени. А в жизни у всего есть начало и всему есть конец. Моя личная библиотека началась с птички. Чем она закончится, я не знаю точно, но думаю, что это будет скоро. Мои внуки будут жить без печатных книг, я в этом уверен. У моих детей книги появляются, они пользуются ими, читают, потом эти книги пропадают куда-то, потому что у них нет личной библиотеки. Я родился в доме, где не было ни одной книги, и после моей смерти в моём доме не будет книг.

В пятом классе я получил домашнее задание по рисованию: нарисовать воробья. Я в это время находился в другой «параллельной плоскости», то есть понятия даже не имел, с чего начать. В мои планы никак не входило испортить чистый лист в моей тетради по рисованию. С такими тяжёлыми мыслями и без конкретных планов я вышел во двор. Во двор мы выходили без особых причин, а домой возвращались, только чтобы поесть.

Случилось так, что одновременно со мной из пятого дома по Лысенко вышел Изя. Он был старше меня на пять лет, водился с моим братом и умел рисовать.