Евгений Орлов - Пыль на ладонях

– Не канючь! – Егор взял Ленку за руку. – Мир?

– Ишь быстрый какой! – возмутилась она.

– Ну, Егол! – захныкала Катька.

– Лен, извини, я больше не буду.

– Чего «не буду»? В цирке бухать?

Ленка ещё раз тюкнула Егора кулаком, повесила шлем на сгиб локтя.

– Ладно, не пыхти. Пошли, с матерью поздороваюсь. Дал нам Бог сына-беспризорника. Иди давай, арестованный! – Егор приобнял её за талию и звонко поцеловал в ухо. Она огрызнулась: – Егор!

– Егол, ну можно погулять? – напомнила Катюшка.

– Гуляй, – позволил он. – Верка!

Одноклассница Феткулова нехотя оторвалась от книжицы, оглядела Ленку снизу вверх.

– Ну?

– Посмотришь за моей?

Верка, продолжая изучать Ленку, промычала:

– Ну.

– Пошли! – Егор подхватил Ленку под локоть и поволок к подъезду.

Было заметно, что мать не чаяла увидеть Ленку: суетилась, всё время о чём-то спрашивала к месту и не к месту.

– Лена, я слышала, твоего отца повысили?

– Да ну его! – Ленка поморщилась.

– Леночка, и не боишься на мотоцикле?

– Не, – она всучила куртку Егору.

– А мой до сих пор на велике ездить не умеет, – объявила мать.

– Я знаю, – Ленка подхватила эстафету. – Зато водку жрёт как надо.

– Ну зачем ты так? – мать сделала вид, что расстроена.

Егор криво усмехнулся – спелись голубки. Он поглядел на мать осуждающе, приподнял Ленкины «доспехи».

– Куда?

– Кинь в зале. Лена, кушать будешь? – мать сделала шаг на кухню.

– С удовольствием, Валентина Григорьевна, я только из общаги. Вам помочь?

– Сама! – запротестовала мать. Властно показала на Егора, да так, что он невольно вздрогнул. – Олуха моего подержи, чтобы не сбежал…

Потом они сидели за овальным столом, стучали вилками, Чекуряшка увлечённо сыпала университетскими сплетнями, а Егор, изображая смирение, пялился в телевизор и слушал её щебетание краем уха.

Диктор жеманно поправлял галстук, врал уверенно, по писаному:

– …самые высокие пенсии на европейском пространстве. Глава Русскосмоса Борис Оведов сообщил о готовности блока «Артусс» к дальнейшим испытаниям. Его запуск обещает вывести Русь в лидеры международной гонки по освоению космического пространства. На марш несогласных в Новосибирске вышло всего пятнадцать человек, хотя лидеры оппозиции заявляли минимум о трёх тысячах. Пресс-центр МВД сообщил, что слухи о массовых арестах и политических репрессиях – провокация. Цитирую: «В любой цивилизованной стране призыв к свержению существующей власти является преступлением. И политика здесь ни при чём! Не навешивайте уркам [1]маски благородных разбойников!»

– Вот с… – Ленка вовремя осеклась, тревожно поглядела на его мать, та сделала вид, что не услышала.

– Лен, бери ещё хвостик.

– Спасибо, – она поддела вилкой румяную навагу и переправила на тарелку.

– За что ты моего болвана любишь?

– Красивый, наверное, – вставил Егор, прежде чем Ленка успела открыть рот. Не терпелось уединиться с Ленкой в комнате, чтобы помириться по-настоящему, по-взрослому, насовсем.

– Клевин, любить тебя не за что – любовь зла…

– Не продолжай, – усмехнулся Егор. Нападки женщин начинали раздражать.

– Эх, Леночка, – закручинилась мать, – это у него от отца.

– Отца не трогайте, – пресёк Егор, покосился на комод: Клей молчаливо благодарил за поддержку с фотографии.

– Порычи у меня, – прикрикнула мать, но направление беседы сменила. – Леночка, как в школе?

– Учусь, – ответила та с набитым ртом, прожевав, добавила: – Заканчиваю курс, отец настаивает, чтобы переводилась в Бауманку. Его на повышение, в Москву…

– Как в Москву? – Егор поперхнулся, уставился на неё.

Ленка мстительно прищурилась.

– Как в Москву? – мать нахмурилась.

Ленка её пожалела:

– Я ещё не решила, – вяло промямлила она. – Может, с матерью останусь…

Как же, останется! Егор вдруг представил, что бежит с цветами вдоль перрона, размахивает букетиком, тот сыпется на ходу, ромашки рисуют дорожку, как хлебные крошки за мальчиком-с-пальчиком. А Ленка холодно выглядывает через стеклопакет купе и беззвучно шевелит губами: «Я напишу». Бредятина! Из дальнего далёка проступила тощая девчушка в кукольном платьишке и с мокрыми глазами, которая махала ему – гогочущему, хмельному, – но не решалась подойти к шумной кампании призывников. Старшины толкают стадо на посадку. А он, Егор Клевин, имитирует телефон, прикладывая большой палец к уху, но оттопырив мизинец, орёт: «Звони!» Спины, пьяные морды, камуфляжная мозаика, душные плацкартные вагоны, запах прелости и перегара. Колет под сердце нож неясного будущего. Страшно хочется посмотреть на Ленку, сказать какую-нибудь тёплую глупость, но нет – он продолжает скрываться под бравадой. Ведь ещё страшнее, что повезут на юг… Она за вагоном не бежала, даже не сдвинулась с места… Парни тыкали пальцами в подружек, мамаш, бабушек, суетливых стариков – кто-то делал ставки «на забег», кто-то орал имена, кто-то, как и Егор, переживал молча…

– Егор, ты чего? – мать осторожно вывела его из ступора.

– А? – не понял он, поднял глаза от стола.

– Чего там бормочешь? Вилку погнул… – она невзначай тронула за руку.

– Так, – он уклонился от ответа. Может, действительно попросить Севу устроить меня на работу? В универ вернуться. Хватит отгуливать дембель, деревня Кулешовка закрывается… Егор приготовился это озвучить, капитулировать перед женщинами полностью, но чёртик внутри него извернулся и овладел проклятым языком. Егор приподнялся над столом, опёрся на руки, вылетело ехидное: – Да ну её, мать, пусть едет в свою Ма-а-аскву. Перетопчемся как-нибудь. – Егор победно зыркнул на Ленку, но мгновенно потух: Чекуряшка ехидно улыбалась. Зараза!

– Паршивый ты клоун, Клевин. Уймись, артист, не поеду я никуда. Мне ещё желание загадывать, – сказала она.

– Какое желание? – встрепенулась мать. Вдруг засуетилась. – Засиделась тут с вами, дел по горло. Слышь, горюшко моё!

– Чего? – не понял Егор.

– Я к соседке схожу, к Лидии Николаевне, она попросила… Ей надо… – мать притормозила, на ходу придумывая причину. – Надо! – она сдалась перед отсутствием фантазии. – Вы тут не скучайте, – поспешно, как на пожаре, собралась, сунула ноги в тапки и юркнула в подъезд, осторожно прикрыв дверь.

Язычок замка вежливо щёлкнул. Егор замер столбом, мурашки шевелились под свитером. Ленка усмехнулась, отодвинула от себя тарелку, вилка звякнула о фарфор.

– Ну что, мать, мириться будем? – просил Егор нагло.

– Иди умойся, – ответила она.

Продавленный диван с трудом их уместил. Катькина кукла висела в изголовье кверху ногами. Листы ватмана, карандаши, стоптанные тапки мозолили глаза, разметалась одежда. Со стола наполовину сползла скатерть. Под её складками лежала перевёрнутая тарелка, разбежались веером рыбьи кости. Балансировал на самом краю чайник в компании одинокой чашки.