Евгений Орлов - Пыль на ладонях

– …Леночка, ну я же не могу находиться всюду одновременно. Есть такое понятие – разделение обязанностей… – хмырь брезгливо топтался лаковыми туфлями на краешке асфальта, чтобы не дай бог не перепачкаться. Глазки блудливо оглаживали Ленкино растерянное лицо. – Я прикрываю наше выступление административным ресурсом. Ну не на баррикады же я вас призываю, в конце концов. Заметь, начальник милиции – мой однокашник. Не будьте такими равнодушными! Ты же не считаешь нормальным…

– Не считаю! – огрызнулась Ленка.

– Нам надо показать власти, что есть ещё и общественное мнение. Вся страна, все мыслящие люди…

– Двоечники и разгильдяи, – продолжил Егор. – Привет, Лен.

– Приехал? – она довольно отошла от декана, поцеловала Егора в щёку.

– Леночка?! – нахмурился «главарь».

– Я друг Елены Сергеевны, – представился Егор, потом не удержался и ухмыльнулся: – Ещё мы спим вместе.

– Егор! – Ленка дёрнула его за рукав.

Декан ограничился холодным взглядом и вернулся к инструктажу:

– Значит, договорились, Леночка: вы с двенадцати до полтретьего находитесь под памятником. Ничего не бойтесь – будет милицейский наряд. Спокойно собирайте подписи у прохожих. В конфликты и перепалки не вступайте. Да, там ещё будут коммунисты – соколы-ленинцы, так сказать… – декан попробовал хихикать. – Не обращайте на них внимания. У них такая же бумага, как у нас, и те же задачи. Ну, с богом… – он спешно хлопнул Ленку по плечу, уничтожающе окрысился на Егора и поспешил от лужицы к лужице за пределы двора.

– Где-то я такое видел, – пробормотал Егор. – Начальство, расставив шахматишки, предпочитает наблюдать из-за угла.

Лена не отреагировала, а только провожала глазами ретирующегося вождя.

С лязгом растворилась дверь ПАЗика. Шофёр с кроличьими красными белками секунд десять изучал Лену и Егора, прежде чем позвать.

– Эй, красота, ты, что ли, главная?

– Ага, – Ленка повернулась к нему.

– Давай побыстрее – у меня оплата сдельная. Загружай своих архаровцев.

– Сейчас, – засуетилась Ленка, попросила Егора: – Побудь здесь, хорошо? – и заскочила в подъезд.

Егор и мужик солидарно проводили взглядом точёный силуэт – один с теплом, другой с завистью.

– Твоя? – спросил водитель.

– Моя, – ответил Егор.

– Куришь?

– Нет.

– Никто теперь не курит, – водитель закручинился. – Ты не из этих?

– Нет, к счастью. Бог миловал.

Водила узрел под полой куртки серебряный лучик ордена. Крякнул с понятием:

– Дембель отгуливаешь?

– Пытаюсь, – Егор пожал плечами.

За спиной зашумели голоса, застучали девичьи каблучки, заухали разношенные пацанячьи «говнодавы». Шуршали плакаты, детишки весело справлялись о наличии пластиковых стаканчиков.

Идейные держались особняком – брезгливо, с задранными до самого неба носами и глазами, за которыми билось пламя мечты о мировом благополучии. Ленку вёл под ручку Евтюхов, он упреждал любые возможные опасности. Того и гляди, подстелет в лужу собственное рыхлое тельце.

Славка улыбался в лицо Егору, а сам нашёптывал Ленкиному уху:

– Что вы, Елена Сергеевна, у нас гимнастки все предпенсионного возраста… Если бы вы к нам! Егорушка смог бы выпивать под вашим непосредственным присмотром… Осторожнее, здесь лужа! Идёмте к нам, посидите на кассе, потом попробуете командовать хомяками. На Егоре же у вас получается. Вот и он! Держи, Клёва, руку дамы, – всучил Егору Ленкину ладошку, ей шепнул на ухо, но так громко, чтобы Егор смог услышать: – Помните, что я говорил…

– Не верь ему, Лен, – оскалился Егор. – Это он меня споил.

– Клевета! – возмутился Славка и немедленно переключился на компанию студентов. – Эй, мохнатый, перестань разливать – до площади убухаетесь! Чем греть протест станете, идеей? Очкастая, убери бутерброды – не в поезде. Боже мой, и эти люди едут свергать власть… По машинам, я сказал! Дверь, дверь закрывай – напьются, разбегутся. Егор, давайте внутрь.

Затарахтел двигатель, водитель дождался, когда последние участники митинга втянутся внутрь автобуса, с лязгом разложилась «гармошка» двери. Ударив по газам, водитель заставил ПАЗик нехотя шевельнуться, перевалиться в колдобину, героически выползти из неё. Автобус взревел и покатился со двора на прилегающую улицу.

Полдень украсил площадь ласковым солнышком. Студенты были не первыми – у подземного перехода коммунисты развернули свою агитку. Стенку из фанеры украсили кумачом, поверх которого висели портреты героев и свидетельства трудовых подвигов. На красноармейском столе с алой скатертью стоял старинный патефон. Крутилась заезженная раритетная пластинка. Казалось, сквозь треск помех поёт Шульженко. Что-то про платок голубой. Прохожие умиляются, тычут пальцами в антиквариат, объясняют что-то отпрыскам. А им ничего, кроме мороженого, не интересно. Здоровый детина с красным ситцем поверх кубанки – ни дать ни взять кавалерист из армии Будённого – ревниво поглядывает на плебейскую толпу. Будто это он сам, ночами, при свете лучины изобретал этот патефон, а потом собирал на коленке с помощью ножа и вилки. И флаги, флаги, флаги – серп и молот, а где-то маленький Ильич с кудрявой головой. Коллеги были на разогреве, поэтому призыва к мятежу пока не слышалось.

Золочёный идол Президента комфортно сидел на месте дедушки Ленина. Как и прежний владелец гранитного стула, Президент обращал умный, полный надежд и веры взгляд навстречу человеческому счастью. Но, в связи с круглым юбилеем, дорогу к этому счастью заслонял гигантских размеров штандарт, где красовался президентский близнец, только не из золота. Мечты о счастье в двойнике не убавилось. Президенты смотрели друг на друга, нежно любовались, обменивались тайнами мироздания и законами развития социума.

Под штандартом рабочие за ночь собрали сцену, теперь на остатках сил и терпения они настраивали аппаратуру. Женщина в богатом кокошнике мучила микрофон бесконечными «раз-раз» да продирала горло нотами различной высоты. Готовилась потрясти слезливого зрителя. Малыши в косоворотках с фанерными балалайками нескладно изображали народный танец. Репетировали. Румяные мордашки часто оглядывались на площадь, чем выводили художественного руководителя из себя. Он временами перекрикивал даже дородную бабищу в кокошнике. А вот оппоненты по политической борьбе, похоже, радовались за рождение кумира с раннего утра. Это был слоёный пирог разнообразнейших людей: курсанты военного училища – они грустили (запрещали выпить), студенты, суровые рабочие. Но самый мощный слой, начинку праздничного пирога, составляли стальные бабушки с флагами, домохозяйки и их спутники-подкаблучники. Бабье воинство визжало слоганы-заготовки, кричало «ура» да веселило прохожих обращением «девочки». Их зверь был пока что внутри…