Игорь Скурча - Тонги

Иногда, когда ночь и на улице идёт дождь, Тонги снится вполне явственный сон; будто рядом в соседнем дворе, за задней стеной сарая, где Лорик вывесил красный тотем , Елен устраивает танцы-представление. Она зовёт его, не бойся, я, мол , тебе же нравилась.

Тонги в этот момент начинал мычать и подрагивать, тянуло вскочить, пробежать эти 50м и посмотреть на шабаш. Люба, крепче прижимала тогда его к себе, и Тонги быстро успокаивался: нет уж, на фиг, на фиг.

ТАНК.

*

Жара крепчала.

Цикады словно сговорившись, трещали всем количеством без умолку и передыху. Природа вокруг под завязку заполнилась цокающим шумом, и вкупе с температурой за 30, характерной для начала августа в этих краях, давила на психику. Местная публика, поэтому, после десяти утра искала места потенистей, перенеся туда свою деятельность по хозяйству, если таковая была.

Старый Соломон располагался в орешнике, занимавшем немалую часть его участка. Удобное плетённое кресло, подогнанное временем под его высохшее тело, ждало его каждое утро; не было бы только дождя да и здоровье позволяло бы. В 88 лет: удобство – это просто привычное положение. Важным при этом считался ракурс обзора: видна была и вся лужайка перед домом и часть улочки за забором.

*

Маленькое мегрельское село на западе Грузии в 10км от Зугдиди сонно переваривало очередное лето. Какое-то время назад в городке процветала торговля, но потом, после заварухи 92года, прижатая к непроходимой Абхазии, тема эта зачахла. Всё вернулось к натуральному крестьянскому хозяйству: повсеместно выращивали орехи, фасоль и кукурузу. Резон был прост. Например: орехи. Их сдавали перекупщикам, получая хоть какую-то наличность; небольшое количество шло на кухню, в перетёртом виде составляя основу «сациви», ореховой подливы с курицей или индейкой.

Кукуруза – главная кормовая культура для животноводства. Стебли – «чала» – доставались буйволам, в разведении которых почему-то в Мегрелии отдавали явное предпочтение над коровами. Молоко в принципе такое же, но пожирнее и повкуснее. Сулугуни из буйволиного молока – это нечто; описывать бесполезно, надо пробовать.

Из кукурузной крупы обычно ежедневно варилась мамалыга. Этакая каша без соли и масла. Казалось бы – наивная простота. Но в то же время – основа. Присовокупляй к ней по выбору и по наличию, допустим, фасоль в виде пюреобразной похлёбки «лобио» и уже достойный и полезный обед. А ещё сулугуни. Воткнутый в горячее мамалыжное тело, он постепенно тает пропитывая окружающую массу солёноватым сырным духом и жирным соком, образуя таким образом островки невероятной вкусности…

Здесь же находят своё органичное применение соусы: цацбели (из помидор) (кетчупу рядом делать нечего) и ткемали (из алычи) (особенно хорош к рыбе). Кто как, но обычно к торжествам на столе появляется мясо. Чаще всего цыплёнок-табака, или, реже, царь мегрельского мясного предпочтения – жареный поросёнок. Только молочный, то есть вскормленный сугубо свиноматкой. И как рекомендация – не старше 25 дней. Описать его вкус точнее может только сам вкушающий язык со своим множеством рецепторов, но он не делает этого, потому что элементарно млеет.

Здесь приостановимся, чтобы повествование не превратилось в длинную кулинарную книгу.

*

В то утро Соломон сам добрался до своего кресла-трона. Это было не легко. Года три назад у него случился инсульт. Он его «перескочил», но разговаривал теперь с трудом, и также с трудом передвигался.

Племянница, смотревшая за ним уехала в Тбилиси, перепоручив старика соседке. Та же чего-то запаздывала. Соломон сам позавтракал, найдя в холодильнике мамалыгу и мацони (тип простокваши).

Доковыляв в сад и усевшись, старик задремал. Вдруг почувствовал неожиданное нарушение всеобщей безмятежности. Соломон открыл глаза. Там за забором, в обычно однообразном и пустынном интерьере деревенской улочки, где лишь раз пять за день проползёт легковушка, поднимая столб пыли, вдруг образовалась огромная чёрная рычащая гора.

Это был танк. Настоящая работающая грозная военная машина. Соломон был подслеповат, и ясно увидеть то, что ему подсказывал опыт, не мог, но из этого опыта же признал и принял реальность. Он, конечно же, слышал – разговоры шли повсюду – о грузинской операции в Южной Осетии, но новость эта его никак не зацепила. Больше беспокоили проблемы с ногами; они постоянно мёрзли, и даже сейчас в тридцатиградусную жару приходилось носить толстые шерстяные носки.

Прошло какое-то время. Пожалуй, полчаса, или больше. Танк затих. Верхний люк открылся. Из него вылезли двое в тёмных комбинезонах. Они поозирались, рекогнисцировка так сказать, и через ворота вошли во двор. Увидев сидящего в орешнике старика, пошли в его сторону.

Соломон, привыкший по жизни придерживаться примет, отметил, что мужчина, с утра первым вошедший во двор – это к удаче. Получилось иронично. Потом правда испугался. Не за себя. У ног лежал верный пёс Бассара. Мог бросится на незваных гостей, а те ведь при оружии. Рука старика, лежащая на собачьем загривке, сжалась – значит: сидеть тихо. И пёс, уже готовый дёрнуться, затих.

Подошли, говорили по-русски, из чего Соломон понял, что это российские военные подразделения. Он не ведал, что в рамках мероприятий по принуждению Грузии к миру, Россия ввела войска в Южную Осетию и прокатилась далее в западную Грузию. Стало быть: танк тут встал на позицию.

Со слухом у Соломона было ещё хуже, чем со зрением. Сославшись на это, он как бы сразу отсёк попытки содержательного разговора. Да и чего он мог сказать? Воды? – Вон колодец. Фрукты: груши, яблоки – соберите по деревьям.

Пришла соседка, та, что должна была ухаживать за Соломоном. Принесла ему поесть: лобио. И ещё кастрюльку, наверное, с тем же, передала танкистам.

Наклонившись к уху старика, стараясь почётче по-мегрельски проговорила. Мол, лучше пусть будут эти, из регулярной русской армии. А то, не дай Бог просочатся осетинские или абхазские ополченцы. Те злые. С этими поспокойнее.

Бойцы ещё побродили по двору. Туалет посетили, пообливались из ведра у колодца. Танк, если он не стреляет, превращается в груду метала, невинную, но накалённую такую жару до непереносимых температур. Танкисты организовали дежурство, оставляя внутри машины только одного. Остальные нашли место на траве под деревом, в метрах 15ти напротив хозяина, поближе к воде . Поочерёдно кемарили, переговаривались.

*

Соломон встал и, тихо переставляя ноги, опираясь на палочку, подошёл к забору. Танк стоял близко к нему, прячась от солнца под свисающими на улицу ветками ореха. Гусеницы машины оказались на краю придорожной канавы, которыми для водоотвода испещрена вся местность. Сейчас, в засуху, – это просто неглубокие искусственные расщелены, похожие на морщины на лице Соломона. Но дождитесь дождя. Тогда вся сетка приобретает динамику. Потоки организуются по канавкам, пересекаясь и донаполняя друг друга. Компьютерщики при желании могут увидеть во всём этом интегральную схему, где несущаяся вода, как электроны, ищет и находит свою природную логику.