Евгения Борисова - Общие родственники

– Шикарная коса, – сказала Настя сдержанно, возвращая телефон.

– Иванов, влюбившись в косу, по ошибке женился на всей Алле целиком, – грустно пошутил Алексей.

– Изначально шутка была про грудь, – усмехнулась Настя.

– Не важно.

С этого вечера заочного знакомства с вот-вот-бывшей-женой всё пошло как-то наперекосяк. Иванов то не мог уйти с работы, то заболела мамина собака. С наступлением осени обострилась болезнь у мамы, и в какой-то момент Настя поняла, что она уже полгода встречается с мужчиной, но так до сих пор и не знает, чем болеет его мама. И спрашивать почему-то не хотелось. А еще не хотелось спрашивать про развод. Настя не стала скрывать от себя, что она боится услышать ответ, что не скоро. Или вообще никогда.

Встречаться они стали реже, и Настино безоблачное счастье стала разъедать тоска. Начались качели: с ним ей было очень хорошо, а без него – очень плохо. Без каких-то переходов: либо так, либо так. Обнимая его на своем диване, она смотрела в эти глаза и верила абсолютно всему: вот поправится мама, будем жить вместе, малыш. Когда Иванов уходил и Настя оставалась одна в пустой гулкой квартире, она чувствовала: что-то не так. Чего-то не хватает. Она не знает, за что зацепиться, чтобы уговорить себя, что всё нормально. Она ничего не знает об Алексее за пределами своей квартиры. Сделала она это своими руками? Или это он подвел ее к этому: «мы, Ивановы» существуют только здесь, только на этом диване. Когда обладатель зеленых глаз выходит за дверь, никаких «мы» нет. «Останься», – писала она ему вслед в Ватсап. «Не могу, малыш, не могу», – отвечал он из такси.

В ноябре Настя приехала в гости к подруге Соне, зашла в магазин около ее дома и взглядом уперлась в рыжую косу. Эту косу невозможно было не заметить и не узнать, наверняка она была одна на весь город – такая плотная, отливающая золотом, тугая. Девушка с косой стояла спиной, рассчитываясь у кассы, а когда повернулась, то Настя увидела, что это она, Иванова-жена. И что ее бледно-зеленое пальто не сходится на внушительном беременном животе. Проходя мимо, Алла Иванова посмотрела на Настю глазами, наполненными счастьем и покоем. А Настя осталась стоять, оглохшая и мигом как-то отупевшая. Потом взяла себя в руки, купила маковый рулет, кое-как дошла до квартиры подруги, а там сползла по стене на пол и стала реветь, ужасаясь тому, сколько в ней накопилось этого отвратительного горестного воя. Соня сидела рядом, на полу, подливала в бокал красного вина и гладила по руке.

Настя приехала домой и села к компьютеру, открыла «ВКонтакте», вбила «Алла Иванова». Просмотрела несколько десятков Ивановых – и Алл, и Ась, и Алис. Косы среди них не было. Тогда она покопалась в памяти и напечатала в строке поиска: Алла Егоза. И вот они – и круглые глаза, и коса, и живот. Настя кликнула, зашла на страницу, а там… Море, камешки, заваленные горизонты, шашлыки, мороженое и – муж, муж, муж. Счастливый, смеющийся. Солнцезащитные очки закрывали зеленые глаза, и это был чужой человек – жестокий, лживый, двуличный. Настя сломалась на снимках семейной фотосессии: Иванов ласково целовал беременный живот жены. Она выключила компьютер, поняв, что трясущаяся рука еле может нажимать на мышку. Потом побежала в туалет, и ее вырвало, но легче не стало.

– Твоя жена беременна? – спросила она, пока Иванов еще только снимал ботинки в прихожей.

Он распрямился и посмотрел на Настю долгим взглядом. Потом молча кивнул.

– Это твой ребенок?

– Давай я пройду, мы сядем и поговорим спокойно, – примирительно и чуть устало сказал Алексей.

– Ты что, не видишь, что я не могу спокойно?! – воскликнула Настя, но прошла на кухню и включила чайник.

Они впервые сидели на кухне, минуя диван. Настя наливала кипяток и старалась сосредоточиться, чтобы не тряслись руки и губы. Развернулась, чтобы поставить чашки на стол: родные зеленые глаза смотрели на нее открыто и… страдающе? Такого взгляда она никогда не видела у Иванова. И даже представить себе не могла. Диафрагму свело, и стало трудно дышать.

– Итак, я повторю свой вопрос, он для меня очень важен. Алексей, это твой ребенок? – Настя ощущала свой вопрос копьем, направленным в грудь собеседника.

– Алексей? – он горько усмехнулся. – Непривычно слышать от тебя свое имя. Да, Анастасия (имя прозвучало звонко, как пощечина), это мой ребенок.

– Но ты мне говорил, что ты не можешь иметь детей!

– Я тебе солгал.

– Зачем?! Я ведь могла забеременеть! Как ты мог…

– Я знал, что всё будет нормально. Что мне повезет. Ты забеременела – мне повезло. Ты не забеременела – мне тоже повезло. Я ведь действительно в тебя влюбился. Вот такая логика примерно, малыш.

– Малыш?! – вдруг закричала Настя, и Иванов отшатнулся. – Какой я тебе малыш?! Малыш в животе у твоей жены!.. Как ты мог со мной вот так… Я же верила тебе… За что, в конце концов?! – голос предательски задрожал, но Настя проглотила колючий комок в горле и не заплакала. Судорожно хлебнула чай, обожгла губы и нёбо, но заметила это не сразу.

По лицу Иванова она поняла, что он не застигнут врасплох, он давно ждал этого разговора и, похоже, готовился. Так вот что было не так, промелькнула мысль, он готовился к разговору.

– Слушай, Насть, я виноват перед тобой. Я врал тебе, да. Но у меня есть оправдание! (Он поднял вверх указательный палец.) Когда мы познакомились, мы с Алей действительно очень сильно поссорились, она ушла от меня. Она забеременела, а я не хотел… Ну, короче, не хотел ребенка, а она хотела. Она ушла, и на следующий день я встречаю тебя… Насть, пойми меня, пожалуйста, ты такая… Я не смог устоять. Я бы себе потом не простил.

Настя сидела, облокотившись на стол, и в упор смотрела на Иванова. Она понимала, что слова давно подобраны, выверены, она слишком долго была слепа, у него было время подготовиться.

– То есть вы живете с женой, и у вас всё нормально? Вы помирились?

– Ну, я бы так не сказал, что всё нормально. Но мы живем вместе, да.

– Ты любишь ее?

– Может быть, ты не будешь задавать вопрос, ответ на который ты не готова услышать?

– Я готова! Ответь мне: ты любишь ее?

– Да, Насть, я люблю ее.

И в эту секунду Настя поняла, что она не была готова. Слезы хлынули помимо ее воли, и стало нечем дышать. Иванов продолжал пить чай, аккуратно ставя чашку на стол. Такая его безучастность разозлила и даже рассмешила Настю:

– Почему ты такой спокойный, Иванов? Тебе вообще на всё и на всех наплевать?

– Нет, мне ни на кого не наплевать. Просто я начинаю привыкать к женским слезам.

Сказано это было с издевкой, и Настя поняла: он сравнил ее с женой. И как-то всё встало на свои места. Вот Алла – беременная, плачущая, упрямая и капризная, а вот Настя – легкая, смешливая, без проблем и заморочек. И этот разговор на кухне уравнивает их, делает одинаковыми истеричками, которым надо больше, чем он, Иванов, может им дать.