Ю. Сокольская - По Вере увидишь… Роман

Как давно он разучился жить без ежевечернего допинга, Пётр не знал. В тридцать пять лет, когда познакомился с Верой, дружба с алкоголем уже была регулярная и нерушимая.

Он тогда был одинок, утратил надежду создать семью, жил вдвоем с восьмидесятилетним отцом в запущенной до безобразия квартире. Ненавидел и квартиру, и отца. Вспоминал бесшабашную юность, успешные и неудачные проекты и кумекал, где достать приличный костюм, чтобы снова пустить в ход свои дипломатические, предпринимательские и новаторские жилки.

Наемный труд был не для него – современного Остапа Бендера. Вся его жизнь делилась на следующие периоды: он либо пил, анализируя причины очередного поражения и помешивая пельмени; либо вынашивал идею на миллион, уныло влача жалкое существование на отцовскую пенсию; либо ворочал большими деньгами и вел за собой команду нахлебников, живя на широкую ногу и не думая о завтрашнем дне.

В момент знакомства с Верой, Пётр находился в самом начале очередного периода подъёма. Он уже нашел: деньги на новый костюм (предположительно занял у отца или у сестры); инвестора, желающего облегчиться на пару сотен миллионов, вложившись в строительство многоквартирного дома; и они, наполовину пройдя процедуру проектирования и не видя смысла медлить, копали котлован.

Водительских прав он был временно лишен, поэтому рассекал по городу с другом на его девятке, проедая в ресторанах капиталы инвестора.

В одном из ресторанов он увидел Веру. Стройная, высокая, красивая девушка-администратор с грустными глазами выронила из рук пепельницу, впервые встретившись с ним взглядом.

«Что за чучело с дурацкой прической и в идиотском наряде, но с привлекательным лицом? Обычно бывает наоборот», – устало подумала она.

«Упавшая с грохотом пепельница – это знак судьбы!» – мысленно воскликнул он и бодро пошел знакомиться.

Сказать, что Вера была не рада знакомству – ничего не сказать. Находясь в состоянии зализывания раны, нанесенной очередным мерзавцем, она несказанно оскорбилась тем, что это чучело допускает мысль о том, что она, умница и красавица, может всерьез или даже в шутку им заинтересоваться. Пётр же в свою очередь ни разу не допускал мысли, что он чучело, и высоко оценивал свои шансы на успех у этой красотки. Даже более того, по всему его виду читалось, что его внимание – большая честь для любой девушки. И, натыкаясь на презрение, он искренне недоумевал, что же в этот раз пошло не так.

Она не была в восторге, не кокетничала, не соглашалась на свидание. Он каждый день приходил в ресторан, где она работала, и искал к ней подход. Когда общение наткнулось на сначала завуалированную, потом уже открытую агрессию, он все-таки нашел способ привлечь внимание.

Он начал жаловаться на еду и скандалить с официантами, вызывая прятавшегося при его появлении администратора. Вере приходилось выходить из своего кабинета и обсуждать с ним совершенно годную стряпню ресторанного повара, пока влюбленный с явным наслаждением впитывал ее образ, движения губ и каждое слово. Хотя… То, что он слышал слова, было не точно. За губами пристально следил, в бездонных глазах тонул, по умопомрачительному изгибу талии и длинным ногам соскальзывал взглядом к такому родному и с первой встречи полюбившемуся стуку каблучков. Слышал ли что-то еще? Вера не знаток мужских рефлексов, но, казалось, что нет. И идиотское выражение его лица подтверждало эти опасения. Ругань, раздражение, гнев из любимых уст он воспринимал как песню на иностранном языке: бархатный голос звучит, эмоция прет, а то, что его видеть не желают, не доходило до сознания ни в какую. Но однажды он нащупал насущное…

Насущным для Веры в тот момент были даже не смазливые мерзавцы. Насущным был поиск работы. Ресторан она ненавидела всей душой. На протяжении четырех студенческих лет он занимал все ее кошмарные сны и не менее кошмарную действительность. Уже тогда Вера неосознанно чувствовала свое свободолюбие, инакомыслие и уязвимость. Поэтому прислуживаться было тошно.

Пахать как лошадь, таская ящики с алкоголем; отмывать и натирать горы посуды; растаскивать столы до и после банкетов; уворачиваться от пьяных и утираться от хамства; отмачивать ноги в тазике после смены – это была не романтика барной жизни, это были будни. Романтикой были: пятничные попойки с подчиненными и начальством, ночные клубы, любовники и литр свежевыжатого мандаринового сока наутро; шмотки, салоны красоты, первый автомобиль, съемная квартира, Asti Martini в качестве любимого напитка. На все это денег хватало, ноги зарабатывали, душа помалкивала, гордость отчаялась вылезти из одного неромантичного места, совесть потерялась, бдительность спала, мозг деградировал. В общем, все шло нормально. Стандартно. По одному из распространенных сюжетов, широко доступных провинциалам.

Но Вера всегда была романтиком и отказывалась верить в то, что все живут так, как она, ее коллеги и завсегдатаи баров – порочно, бессмысленно, с искаженным восприятием реальности. Поэтому она решила найти нормальную работу, раз уж замуж выйти не получалось. Университет закончила, поэтому могла претендовать на офисную работу, а на большее ее фантазии тогда не хватало. Таланты в себе она давно похоронила, о фрилансе не слышала, сферой услуг накушалась, о мечте забыла.

Необычные ощущения ей грезились только в наемном офисном труде. А график работы с восьми до семнадцати после ресторанного казался особенно экзотичным и необременительным.

Узнав это, Пётр утер все свои романтические сопли и решительно выступил с деловым предложением – работать на него. А что? Денег инвестора и на его помощницу хватит.

Вере не очень-то эта идея понравилась, поэтому цену она загнула такую, чтобы ее уровень жизни не пострадал и достаток не изменился, надеясь на то, что Пётр после этого сгинет как нелегалы с ресторанной кухни перед проверкой. План не сработал. Охота Петра ежедневно по первому требованию видеть гордую красавицу у себя в услужении от цены поперхнулась, но не пропала.

С тех пор деньги инвестора в ресторанах проедали уже трое. И на девятке по городу рассекали тоже весело втроем. Все остальное время Вера, уволившись из ресторана, и как следует отоспавшись, скучала. В отличии от денег, работы там на троих не хватало. И она от скуки по инерции крутила романы, раздражая этим Петра.

Он не оставлял намерения добиться своего – ухаживал, очаровывал, во всем помогал; временами срывался, психовал и ставил ультиматумы. Но на каждый его ультиматум у Веры находился свой. Она была сверху. Так продолжалось полгода. И когда уже силы иссякли, и надежда начала сдуваться в блинчик, чтобы просочиться под плинтус, ему пришло гениальное решение.