Александр Быков - Вологодское разорение

– Ты, баба, в своем уме? – замахал руками подъячий. – Ты кого уму-разуму учишь, воеводу с дьяком?

– Я за дело радею!

– Твое дело маленькое, иди домой, мужу скажи, чтобы выходил тебя вожжами за своеволие. Не пристало жонке государевых мужей учить.

– Так нет у меня дома мужа, в Ярославль ушел, в Ополчение.

– Это другое дело, – смягчился голосом подъячий. – Вижу, что не просто так пришла. Ступай, я на словах по начальным людям насчет слухов все передам.

Подьячий Ларион не обманул Аграфену, доложил дьяку, что приходила баба с посаду, говорила насчет лихих людей. Дьяк выслушал его со вниманием. Он был в городе недавно, порядки, заведенные воеводой Одоевским, ему претили. За все государево имущество он отвечал головой и не мог допустить никакого небрежения к делу.

– Надо же, – думал приказной начальник, – откуда идет слух про злато и каменья? Все делалось в большой тайне, говорили только про мягкую рухлядь. Видать, кто-то прознал! Одно дело меха хранить, другое – драгоценности царские. Если что случись, не сносить ему, Истоме Карташову, головы.

Дьяк почесал бороду, достал из ларца свитки с описью казны и стал читать, время от времени покачивая головой.

На следующий день он с подьячими приехал к амбарам. Страже сказали, что по государеву указу будут добро пересчитывать и опись писать, а чтобы сподручнее было, малыми частями повезут в приказную избу для счета и обратно вернут, как исправятся. Так и вышло. Трудились без малого неделю, все амбары перебрали, всё сочли, лари и подголовники вернули назад и печати для порядку наложили с единорогом.

– Ну, все теперь, каждая мелочь в книгу записана, – облегченно сказал дьяк. – Полный отчет могу дать, что и где лежит.

– Да и нам спокойнее, – согласился караульный сотник-стрелец. – Печать, она сохранность придает и от воровства охраняет.

Через неделю дьяк доложил воеводе и стольнику князю Ивану Одоевскому, что все добро пересчитано и упаковано надежно.

– Береженого Бог бережет, – важно сказал воевода.

– А небереженого тать стережет.

– Тьфу тебе на язык!

– Да я это так, чтобы не сглазить. Всякое бывает, а проговоришь, смотришь – отвело.

– То-то же!

– А что ноне слышно о ляхах? – спросил дьяк Одоевского.

– Князь Пожарский недавно грамоту прислал, что сбираются они всем воинством воевать польских людей, сил достало. Токмо вот берегутся от казацкого воровства.

– А что так?

– Да то, сегодня казаки с ними, а завтра с Ладиславом – глядишь, все и переменится.

– А мы как же?

– Что мы? Пересидим.

Воевода Одоевский снова принял важный и надменный вид.

Дьяк Истома Карташов только хмыкнул. За свою службу видел он немало чванливых и нахальных молодых людей из знатных родов, за душой у которых кроме спеси ничего не было.

Князь Иван тоже был молод, еще недавно, в 1608 году, он служил рындой [15] Караульный чин с топориком у царского трона. у царя Василия Шуйского. Теперь, по причине родовитости и военного времени, получил быстрое повышение и отправился воеводой в Вологду.

Служба была князю не в тягость. Город торговый, богатый, много иноземных купцов и заморских товаров. Никто к воеводе без посула [16] Взятка. по делу не ходит. Денег и всякого дорогого припасу вдосталь.

Любил князь Иван широкий пир и братчины [17] Разновидность гуляний с обязательным выпиванием по кругу хмельных напитков из общей ендовы – «братыни». , охоту, бани. Распутные городские девки тоже частенько бывали на воеводском подворье. На службу у него времени оставалось немного: пока суд да дело – уж вечер, а там, глядишь, и стол браный [18] Буквально: украшенный красивой скатертью с вытканными «браными» узорами. , и скоморохи!

Однажды кто-то – Одоевский, вспоминая это, косился на архиерея – послал князю Пожарскому кляузу про воеводские дела, и вот на тебе! – пришла грамота из Ярославля: с сентября с нового 7121 года в Вологде будет еще один воевода.

С Двины на новую службу в Вологду едет знатный боярин, окольничий [19] Высокий должностной чин в Московской Руси. Григорий Борисович Долгоруков Роща. Князь Иван сразу понял: это на замену ему. Кляуза сделала свое дело. Против Долгорукова, опытного воеводы и судьи, Одоевскому тягаться немочно. Окольничих на все Московское государство пятеро, не то что стольников [20] Должностной чин. .

Григорий Долгоруков стал известен по всему Московскому государству после того, как более года стоял с малой дружиной в Троице-Сергиевой лавре против войска Тушинского Лжедмитрия, оставаясь верным царю Василию Шуйскому. Лавру отряды поляков, казаков и русских воров из Тушинского лагеря взять так и не смогли.

Еще не видя нового воеводу, Одоевский до такой силы невзлюбил его, что только при упоминании имени впадал в ярость. Чтобы дать встревоженной душе роздых, он принялся с новой силой гулять, благо праздники шли в календаре один за другим. Какая уж тут служба!

Новый воевода появился в конце первой сентябрьской седьмицы. Почти месяц добирался он до Вологды. Вместе с Долгоруковым из Холмогор прибыл целый обоз с имуществом и дворовыми служивыми людьми.

Воеводский казенный двор в городе один, и тот занят Одоевским. Хорошо, что на берегу реки, недалече от главного собора, стоят государевы палаты, бывший дворец царя Ивана Васильевича. Дьяк Карташов подумал и предложил новому воеводе временно занять бывший царский дворец. Такой шаг хоть и был весьма вызывающим, но Долгоруков не отказался и въехал в палаты со всеми людьми и скарбом.

Окольничий приказал распаковывать поклажу и три дня после дальней дороги не тревожить. Дьяку Истоме Карташову он велел приготовить отчет по денежным делам, а воеводе Одоевскому – по делам ратным.

Только одного жителя Вологды удостоил посещением в первые дни пребывания боярин Долгоруков. У архиепископа Сильвестра ему надлежало испросить благословения на новой службе. Так завсегда велось со старины: новый воевода ездил к духовным властям и, заручившись поддержкой, начинал вершить дела государевы.

Духовная власть прежде была сильней воеводской, но по причине военного времени воинские начальники настолько укрепили свое положение, что иные стали считать себя выше епископов. Князья церкви были недовольны: слыхано ли дело! Но ратная сила была в руках воевод, священству оставалось только влиять на их дела словом и грозить, в случае чего, божьей карой.

Сильвестр принял знаменитого воеводу ласково. Он был наслышан о его героическом прошлом. До вологодского служения, еще будучи епископом Корельским, во время войны со шведами Сильвестр тоже сидел в осаде и едва не попал в плен. Он гордился этим, считал, что знает не хуже иного воеводы, как защитить город от нападения недругов. Архиепископ понимал, что здесь на посту воинского начальника нужна сильная рука, не чета пьянице Ваньке Одоевскому.