Александр Махнёв - О прожитом с иронией. Часть вторая

– Вы по какому вопросу? Свет вырубать пришли? Не позволю!

Человек улыбнулся, смахнул крошки с табурета и, небрежно сбросив плащ, сел к столу.

– Да, Сергей Петрович, постарел, здорово тебя жизнь поистрепала. А мечтал ведь дачу завести, огород, а ещё лучше пивнушку купить: утром цистерну принял, к вечеру новую заказал – и народ доволен, у самого пена на губах, и деньги в кармане есть.

Ломакин плюхнулся от неожиданности на стул.

– Коломиец? Да не может быть. Ты же в Париж слинял. Меня весь главк из-за тебя поедом полгода ел, чуть из органов не попёрли. Благо выяснилось, что ты за больной старухой там присматривал…

Потом, будто что-то вспомнив, Сергей Петрович обхватил руками стол и, прищурившись, злобно посмотрел на Ивана:

– Так ты сдаваться пришёл? Я-то знаю, кто тогда у Кремня в сумке порылся. Не дурак! Что-то стырил, а сумку спрятал. Ну, так было? А? Что молчишь?

Коломиец скинул улыбку с лица. Так же обхватил стол руками.

– Хорош, Петрович! Я по делу к тебе. Всё расскажу. За все десять лет отчитаюсь и о деньгах расскажу. Ты вот что, оденься приличнее, я в машине внизу жду. Поговорить надо.

Он встал, накинул плащ и лёгкой походкой устремился к двери.

Ломакин в себя так ещё и не пришёл. Сбросив пелену с глаз, мотнул головой, затем пошарил рукой под столом, вытащил оттуда полупустую бутылку водки. Усмехнулся, руки не голова, руки знают места потаённые. Приложил бутыль, как горнист, к губам, занюхал сосиской и через десять минут был у подъезда.

Дверца беленькой «Ауди» услужливо открылась. За рулём машины сидела симпатичная девушка, Коломиец разместился на заднем сиденье.

– Садитесь, Сергей Петрович.

Он кивнул в сторону девушки.

– Это дочь моя, Светлана, знакомьтесь.

Через полтора часа они были в столице. Остановились у небольшого ресторанчика на юге Москвы. Коломийца явно здесь ждали. Он, по-хозяйски распахнув дверь, прошёл в ресторан. Человек в белоснежной сорочке встретил гостей, провёл к сервированному столу в центре зала.

Иван Егорович дружески приобнял Ломакина.

– Садись, Петрович. Такими разносолами, что ты меня тогда в девяностом потчевал, угостить не могу. Хотя и «Краковской» хотелось бы, и самогонки. Но, думаю, сегодня этот стол нас насытит.

Да уж! Изыском стол блистал. Здесь было всё, что душа пожелает. А душа Петровича немедленно желала грамм сто пятьдесят виски. Коломиец понял его состояние, налил спиртное в стаканы, дочери плеснул минералку.

– За встречу!!!

Затем ещё и ещё.

Пили много и молча, и не пьянели. Насытившись, Коломиец отставил стакан.

– А вот теперь, Сергей, слушай.

Рассказ Ивана Егоровича был долгим, всё же десять лет за плечами, и всё это время они не виделись. Рассказал он, что тётушка ушла в мир иной. Бывшая жёнушка на Украину к родне перебралась. Светлану он сумел вытащить во Францию. Горбатился как чёрт, сумел выстроить бизнес, в предместьях Парижа открыл сеть кафешек, его кулинарные изыски стали заметны и востребованы. Так что всё было в шоколаде.

Но вот родины не хватало, и он вернулся. Вернулся недавно, но, когда с деньгами человек, всё можно делать быстро, сумел он и в Москве развернуться.

– Этот ресторанчик мой, Сергей Петрович, и цех кондитерский здесь же. Поутру продукцию расхватывают, этим уже Светик управляет. Она у меня молодец, талант. А бандитские деньги я перевёл трём детским домам, сумма немалая была. Вот такие дела.

Ломакин исповедь некогда случайного своего знакомого слушал, открыв рот. Всё, что рассказывал Коломиец, казалось ему сном. Наконец Иван выговорился. Они помолчали. Ломакин налил виски в стакан, с тоской глянул на пожилого самодовольного французского гуся, в прошлом затюканного, трусливого и вечно сомневающегося человечка.

Глотнул вискаря.

– Всё это хорошо, а я здесь при чём?

Коломиец также плеснул себе виски.

– А ты что, мечту свою забыл? Пивнушку купить: утром цистерну принял, к вечеру новую заказал-и народ доволен, у самого пена на губах, и деньги в кармане есть. Забыл? Вот я тебе и предлагаю. Не пивнушку, конечно. Управляющим поработать в этом ресторане. Хату купим рядышком. Человек ты твёрдый, при деле пить перестанешь. Помнишь, ты меня непьющим назвал…

Он звонко рассмеялся. На голос хозяина откликнулся официант:

– Чего изволите, Иван Егорович?

Коломиец, повернувшись к халдею, лишь рукой повёл, дескать, не мешай.

– Что, Петрович, поработаем…

Но лица Ломакина он и не увидел. Опустив голову на руки, Сергей Петрович лишь вздрагивал всем телом. То была истерика. Нормальная мужская истерика.

Бывает иногда такое.

Это удивительная история.

Два абсолютно разных человека – опытный жёсткий оперативник и топающий в неизвестность маленький человечек, нет, не росточком, душой маленький и забитый человечек, – именно в то утро встретились так нелепо и, конечно, случайно. Провидение свело. Не оттолкнуло, не развело, а именно свело.

Сколько они тогда были вместе – три… четыре… пять дней? Пожалуй, да.

Всего-то!

А ведь не забыли ту встречу. Иван каждый день помнил своего случайного товарища, его силу, опеку, знал, что обязательно отблагодарит его. И Ломакин не забыл Коломийца. Он совершенно чётко и быстро понял, что именно это забитое существо дёрнуло из сумки Кремня деньги. Узнать было несложно. Снял отпечатки пальцев на кейсе и сравнил с отпечатками на чашке в своём кабинете. Они! Но не сдал Егорыча. Подумал седой головой опытный опер, не обеднеет бандитский мир, а хороший человек, может, в жизни и поднимется.

Так и случилось – эта история получила продолжение.

Хотелось как в сказке её завершить: «И стали они жить-поживать и добро наживать…» Но нет, то была новая Россия, и двухтысячные были сложными. Но что им, этим людям, какие-то трудности, позади куча преград, трудных дорог, и впереди путь тернист, но они упорные, битые мужики, и дорога им только вперёд.

А иначе не выживешь.

Ирония – это отнюдь не издёвка, это особый инструмент подачи комической сути происходящего события, и задача её – вызвать у читателя улыбку, добрую улыбку, освободить сознание хотя бы на несколько минут от сиюминутных проблем, житейских сложностей, освободить, а значит, продлить человеку жизнь. В этом благая цель литературных зарисовок.

Улыбнитесь! Расслабьтесь! Удачи вам!

В детстве Сержиком любовались родители, знакомые восхищались красотой мальчика.

С детсадовского возраста девчонки засматривались на паренька. Дед, так тот прямо говорил: «Надо было девчонкой родиться – подвела природа!» Соседка по лестничной клетке, чей толстый и неуклюжий переросток Коленька походил на маленького уродца, завидовала Анне Петровне, маме Серёжи. И зависть эта была чёрной, по крайней мере, так считала Анна Петровна. И чтобы поберечь мальчика от порчи, мамочка ставила оберег – крестик на тело, иконки по квартире и, наконец, булавку в одежду. Правда, после того, как Серёженька булавкой поранил руку, отец, Иван Сергеевич, отругал жену и заставил всю эту, как он говорил, никчёмность выкинуть.