Mike Lebedev - …Так навсегда!

Но то на уроке, тут Полина Алексеевна за нами хотя бы присмотрит. А на перемене? В туалет сходить, благо он, хвала Провидению, в нашем углу, не надо пробираться сквозь бушующий страстями коридор… но и то лишь пока не начнется борьба за дисциплину и вся курящая публика не спустится из туалета третьего этажа на наш второй. И будет смотреть на тебя уничтожающим взглядом, мол, что пришел, зачем… до дома не мог потерпеть? Не видишь – тут люди делом заняты, а ты своей малой нуждой им мешаешь…

И – дежурные. Когда еще старшим товарищам выпадет такой шанс на законных основаниях разъяснить нам тонкую разницу между понятиями «пендаль» и «поджопник». Да еще на личном примере. Бегал, не бегал – тут я решаю! Я сказал – значит, бегал… «Пацаны, шухер! “Дежурки” идут!!!» И мы в ужасе замираем, как в игре «колдунчики», хотя помогает далеко не всегда.

Но хуже всего – пение. «Пеша». «Музыкальный час» я ненавижу еще с садовских времен. Петь я не люблю, не умею и не хочу – а надо. Наставник, Петр Михайлович, как и положено работнику Искусства и служителю Муз, – мужчина экстравагантный. На шее он носит бант, и еще он мультиинструменталист. Это потом уже, в старших классах, он окончательно рассортирует нас на солирующих агнцев и подпевающих козлищ и выработает специальный язык жестов. Безголосые «козлища» сидят поближе, на первых двух рядах, и показанные им четыре пальца – это сигнал заткнуться. Запевает только четвертый ряд. А, ну пусть себе надрываются… но это потом. А пока он выбивает тебе пальцем по одной клавише, и надо тянуть – «Аааа»… тьфу ты, чёрт… «ааааа»… пся крев, опять не так… «Аааандрей-воробей»… Садись, это два. Ничего не поделаешь, так предусмотрено принципами гармонического развития молодежи, которых Петр Михайлович прогрессивно придерживается: каждому должен быть предоставлен шанс. А еще перед вокальной экзекуцией мы должны выстроиться по стеночке у кабинета Музыки, зажав в ручонках дневнички. Для чего? Ну, «пеша» находится в самом узком месте школы, в переходе между корпусами – наверное, для того чтобы всяк без исключения более опытный коллега, движущийся мимо по своим делам, мог выхватить твой дневничок и непринужденно настучать нам по бошкам – раз-два-три-четыре! Андрей-во-робей!

Но вот вроде все опасности позади: и четыре урока, и «пеша», и завтрак на большой перемене, с сосиской, которая иной раз надкушена кем-то еще более оголодавшим и для маскировки засунута до половины в картофельное пюре, – тут уж как повезет. Теперь вперед, навстречу заключительному испытанию – поиску куртки и мешка со сменкой. Перевесят – не перевесят… и не вздумается ли кому-то использовать твой мешок для любимого тобою же футбола? Я до сих помню тот отчетливый, холодный ужас, когда однажды я облазил и весь наш детский угол, и даже, замирая от страха, обошел все вешалки «больших», и не по одному разу, и вроде вот она уже, моя куртка с олимпийским медведем (нет, ну а с кем же в тот год?), вроде нашлась, и я тяну руки… И вдруг куртка бесследно исчезает где-то в средоточии прочих одежек. И я уже готов разрыдаться от бессилия, потому что не вижу: это отец, взволнованный моим долгим отсутствием, прибежал в школу и теперь тащит ее с другой стороны…

И – скорей на выход! Упражнение «одевание и переобувание» должно быть выполнено не только правильно, но и в строго отведенные временные рамки. Со звонком на пятый урок на вахту у входной двери заступает суровый и неподкупный страж – нянька первого этажа Евдокия Васильевна. Евдокия Васильевна глуха, слепа и плохо соображает, но стоит насмерть. Она знает твердо: ни один потенциальный прогульщик или курильщик не должен покинуть святые стены. Раз начался урок – будь любезен, и всяк пытающийся просочиться сквозь дверь теперь рассматривается, очевидно, как злобный нарушитель спортивного и учебно-воспитательного режима. Маленький, не маленький – говорю же, слепая. И глухая. А выпроситься наружу до двенадцати двадцати, скажем, в поликлинику – задача, в элементарных функциях просто нерешаемая.

А потом – наоборот: вернуться обратно, когда уже «продленка». Потому что нельзя тащить снег, который Евдокии свет Васильевне за нами подтирать. А у меня как назло – белая шерстяная шапка, и ей мерещится ненавистный снег на моей голове, и я захожу снова и снова, и она снова и снова орет «Отряхни снег!», а уже, в общем, и в туалет хочется не на шутку… Но, с другой стороны, нет худа без добра, и на продленку с того случая я больше не приду ни разу…

Ну, достаточно. Ничего оригинального. Все одинаковое настолько, что я даже не помню ни одной выдающейся игры «Спартака» в сезоне «первого класса»… Как-то не до того было, что ли…

Кроме одной, само собой.

Кроме одной… Весна восемьдесят первого года – поздняя. На День Победы еще толком нет листвы, хотя уже наконец-то тепло. И это хорошо. Вернее, плохо, потому что мы с родителями едем гулять в лес. Я ехать не хочу, по программе днем – финал Кубка, и играет «Спартак». Но вроде должны успеть вернуться, и я надеюсь, что прошлогоднее фиаско с «Шахтером» будет «закрыто». Тем более что соперничек не ахти, СКА из Ростова-на-Дону, это не самый сильный коллектив в высшей лиге. Но мы – не успеваем. Электричка как всегда опаздывает. Хорошо хоть на соседней лавке едет мужик с радиоприемником и слушает репортаж. Слышно плохо, приемник то и дело не ловит. Но можно разобрать, что мы атакуем. Атакуем, но пока не забили. Еще я сквозь треск помех разбираю, что был назначен пенальти, реализовать который нам не удалось. Но в целом прогноз благоприятный: раз пенальти, хоть и незабитый, то это наше преимущество. Дожмем, обязательно дожмем – ничьей быть не может! И вот наша станция, я выскакиваю и мчусь домой бегом, с ходу включаю телевизор – не успел… На экране уже – обычная картинка завершившегося матча, оператор берет общий план трибун, комментатор благодарит режиссера Раису Панину (или Яна Садекова, что, как хорошо известно всем любителям спорта, на самом деле одно и то же), но ладно, это не страшно, главное в данном случае – положительный результат, который я… и тут возникает заставка: «0:1. СКА Р-н-Д – обладатель Кубка СССР-81». И все во мне ухает куда-то вниз, и я силюсь и не могу понять, как это произошло… и за окном вдруг снова становится холодно… Май. «Черемухины холода». Вот тебе и опять – «кубковая команда»…

Вот в таком минорном ключе я встретил новую надвигающуюся на меня напасть, имя которой – «лагерь».

Нет, конечно, про лагерь я знал всегда. И что я в него однажды поеду. Художественная литература и кинокартины продюсировали красочный образ счастливого, беззаботного отдыха пионеров: прогулки, игры, купание в реке, сбор грибов и ягод, футбол, конечно… Собственно, я так это и видел: футбольное поле с почему-то высоченной травой, и мы носимся по нему с утра до вечера, с утра и до вечера… Но чем ближе становилось лето, тем сильнее накатывала тревога. А как оно там – на самом-то деле? Без папки-то с мамкой? Почти полтора месяца? Кто, скажем, будет заворачивать меня в полотенце после ванной? Да и как мы будем туда ходить? Маловероятно, что в лагере будут стоять ванны сразу на всех… по очереди залезать, что ли? Пока хватало школьных забот и треволнений, размышлять об этом было особенно некогда – но вот школа подходит к концу, и разнообразные вопросы стальною лапой все сильнее берут за горло.