Софина Райз - Шоколад с морской солью. Книга II

– Луис! Да ты в своём уме?! Как ты посмел поднять на меня руку? – возмутилась Эва и, оттолкнув его от себя, принялась с силой тереть кожу на щеке. – Псих ненормальный, у меня завтра спектакль!

– Прости, прости, я просто не знал, как привести тебя в чувство, – извиняющимся голосом бормотал испуганный мужчина.

– Болван! В кране полно воды! Ума не хватило?! И запомни раз и навсегда, красавчик, если ты ещё хоть раз поднимешь на меня руку, обещаю… Нет, клянусь, он станет для тебя последним! – жёстко выругалась Эва и уже более спокойным тоном сухо произнесла: «Не переживай, ты им пока не нужен. Следователь звонил сообщить, что вчера вечером убили мою Камиллу. Кто-то застрелил её прямо на улице. Взял и застрелил, словно дворнягу бездомную… Камилла… сестричка… Я не верю в это, Луис. Ни за что не хочу верить! Только не она… Только не моя Камилла…» – она громко разрыдалась и, раздавленная своим горем, безвольно стекла на пол.

Луис в растерянности смотрел на то, как полуобнажённое тело его любовницы вздрагивает от плача, свернувшись комочком на мокром полу. Он присел на корточки рядом и одной рукой обнял худенькие плечи, а другой попытался потянуться и собрать угрюмые останки телефонного аппарата, что монотонно гудели в тёмном углу под раковиной. Такую Эву Луис прежде не знал… По правде сказать, она и сама не знала, что умеет так искренне и горько плакать. То была первая в жизни истерика Эванджелины Риверу Муньес. В день, когда умерла мать, девочка не проронила ни единой слезинки. Да и о ком ей было плакать, ведь та так подло предала их с сестрой, трусливо уйдя из жизни воскресным днем накануне Рождества. Зои не оставила детям после себя ни единой капли сожаления – предала. Когда же из жизни ушёл отец, Эва лишь напряжённо молчала, стоя у открытого гроба и не понимая, как ей дальше быть. Затем равнодушно бросила тёмно-бордовую розу на лацкан чёрного пиджака. Попрощалась парочкой банальных пустых фраз и, не угадывая в исхудалом бледном лице ни единой родной чёрточки, молча отошла к тем немногим, кто пришёл его проводить. В душе при этом не было скорби, ибо отец тоже их предал. Сейчас же всё было иначе. Узнав о внезапной, несправедливой кончине сестры-близняшки, её сердце обливалось не просто слезами – оно тонуло в горьком отчаянии чего-то ужасающе непоправимого. Всепоглощающая пустота заполнила всё существо девушки, потому что не стало на Земле последнего самого дорогого сердцу человека – Камиллы, её собственного зеркального отражения. Навсегда исчезла воплощённая в прекрасном теле доброта с улыбкой ангела на усталом лице. Её больше нет… Нет единственного родного существа в целом Мире. Нет сестры!!! Как же так?!

– Скажи, Луис, кто мог поступить с ней так жестоко? Почему именно она? Ты же хорошо её знаешь, она была ребёнком: наивная, добрая, глупая. Камилла была … – слово «была» горячими искрами отчаяния обожгло душу: «Была…»! «Была…»! «Была…»! Ее больше нет… Нигде и никогда… Ни на земле, ни под землей, ни в небе, ни в другой галактике! НЕТ!!! Рыдания с новой силой сдавили горло Эвы, и она, не помня себя от горя, с силой застучала ладонью о холодный кафельный пол.

– Тише, милая. Успокойся. Я рядом, – мужчина бережно взял в свою ладонь её хрупкую кисть. Крепко обнял и прижимая к себе, отнёс на руках в спальню. Уложил на кровать. Заботливо укрыл одеялом и тут же неловко отвёл взгляд от бездонного не выплаканного человеческого горя.

Смотреть на Эву было невыносимо больно и одновременно страшно. Взгляд Луиса непроизвольно упал на большой чёрно-белый портрет, что висел на стене у самого изголовья кровати. Он видел его прежде, но в этот момент он выглядел несколько иначе… Прямоугольное горизонтально вытянутое полотно с отпечатанной на холсте фотографией Эвы было туго натянуто на подрамник и ярко выделялось на матовом фоне белой окрашенной стены. Красивое утончённое лицо девушки буквально утопало в пушистых завитках белокурых волос, а чувственный, слегка приоткрытый рот обнажал идеальные жемчужины белоснежных зубов и кончик языка. Глаза живые, притягательные, страстные. Рука фотографа как будто слегка дрогнула в момент съёмки, и блики на радужке цвета синего сапфира получились немного смазанными. Эффект придавал фотографии пугающе-мистический реализм и намертво приковывал взгляд. «Ведьма», – невольно подумал Луис. Нижнюю губу Эвы на фото до крови оцарапал острый шип розы, и она будто стонала, но не от боли, а скорее, от желания. Такой знал её Луис. Такую понимал, такую желал до дрожи, головокружения, спазма. Он твёрдо знал, его Эванджелина – женщина с лицом небесного ангела и тёмной душой распутного демона. Любовница без смысла любить, но с искренним неутолимым «заниматься любовью». Никаких обязательств между ними никогда не было – был только секс. На этом сценарии настаивала Эва. Однако этим утром Луис не поверил своим глазам – перед ним на кровати лежала плачущая незнакомка. Беззащитная, словно младенец, она роняла слезинки на шёлк простыней, отчего расплывались ужасающие тёмные пятна. При этом она дрожала и глубоко всхлипывала. Мужчина в растерянности присел на краешек кровати, убрал со лба прядь мокрых волос и нежно поцеловал.

– Эва, девочка моя, я буду рядом с тобой, что бы ни произошло. Тебе сейчас нелегко, понимаю… всё понимаю, – Луис испытывал одно единственное желание – хоть чем-нибудь помочь и хоть как-то успокоить. Сказал пару банально-сочувственных фраз, но вышло как-то не очень… Задумался. И понял, что его ум отказывается верить в то, что такая расчётливая и холодная стерва, как Эванджелина, вообще способна испытывать чувства… Однако.

Истерика Эванджелины закончилась так же внезапно, как и началась. Всего через несколько минут Эва уже стояла в дверях в светло-голубом вязаном пуловере, одетом на голое тело, и нервно втискивала босые ноги в туго зашнурованные кроссовки.

– Спасибо, Луис, – сухо произнесла уходя и добавила, – Мне срочно нужно ехать на опознание. Поедешь со мной?

– Прости, Эва, ты же не хуже меня знаешь, что мне с тобой нельзя… Дождусь тебя дома, окей? – извиняющимся голосом промямлил Луис.

– Боишься, что тебя попросят остаться? – съязвила девушка ухмыляясь. К Эве понемногу начал возвращаться злобный сарказм, что свидетельствовало о том, что она окончательно пришла в себя…

Луис пожал плечами и ничего не ответил ей.

Эванджелина вернулась домой после полудня. Молча вошла в квартиру и резким движением швырнула ключи на стеклянный стол. Не поворачивая головы, она скомандовала кому-то ожидающему её в сумраке по ту сторону открытой двери.

– Ну что стоишь? Заходи. Поживёшь пока здесь с нами, – сказав это, она растерянно посмотрела на Луиса и тут же отвернулась.