Софина Райз - Шоколад с морской солью. Книга II

– Господи, за что мне всё это? Почему именно мне и именно сегодня предстоит решать чью-то судьбу? Слишком сложно и слишком ответственно. Любой выбор, который я сделаю сейчас, определенно изменит и мою жизнь тоже, – подвела итог Эва, испытывая одновременно жалость к себе и едкие угрызения совести поводу судьбы ребёнка. – Не ясно и не понятно, что же мне следует предпринять? Если рассудить по совести, то я должна остаться работать в Бразилии; собственными руками заживо похоронить свою карьеру, а вместе с ней и перспективу удачно выйти замуж; при этом официально удочерить Эмилию и следующие десять лет изображать из себя добрую, заботливую, любящую мать, – неудобные варианты тут же отозвались спазмом где-то внутри, и виски немедленно заболели, оказавшись стиснутыми мыслями, совершенно не подходящими по размеру, словно не разношенные новые балетки.

– Думай, Эва. Думай! Если я отвезу девочку в приют, что тогда? Разумеется, я сделаю это ненадолго. На год или вроде того? Определённо, ничего страшного с ней там не произойдет. Другие дети там живут всё своё детство, и ничего. Не слышала, чтобы в приютах убивали или насиловали, государство отвечает за них, – в памяти тут же всплыли кадры из субботней программы новостей, где супруга мэра лично присутствовала на открытии нового муниципального приюта, в котором, по её словам, дети будут жить намного лучше, чем в некоторых бразильских семьях. Летиция Мело Грасси, некрасивая рыжая толстуха, нескромно увешанная безвкусными бриллиантовыми побрякушками, лицемерно улыбаясь, рассказывала о том, что детишки в приюте ни в чем не будут нуждаться и все как один получат хорошее среднее образование. И, дескать, она, ответственный попечитель и любящая «крёстная мать», лично проследит за тем, чтобы «все сироты Рио-де-Жанейро навсегда забыли горький вкус предательства и ощутили силу нашей искренней христианской любви…» Затем Летиция любезно проводила журналистов в просторные светлые комнаты с разноцветными обоями, коврами и стеллажами, полными книг. Картину неописуемого счастья дополняли радостные физиономии детишек с щеками, полными шоколадных конфет. Нарядные сорванцы восторженно скакали по кроваткам и благодарили добрую тётю за новый красивый дом… В момент просмотра репортажа Эва, разумеется, не поверила ни жене мэра, ни её показной добродетели, ни даже детишкам в одинаковых синих шортах, на которых болтались необрезанные ценники. Безусловно, её смутили конфеты… На момент даже показалось, что худые голодные дети их увидели впервые в жизни и оттого запихнули сладости в рот по дюжине штук одновременно.

Тем не менее с прошлой субботы в её мироощущении многое изменилось. Накануне злополучного утра стало ясно, что Луис не сдержал своего обещания, а до отъезда в Париж осталось немногим более недели. Времени ждать больше не осталось и необходимо было срочно что-нибудь предпринять. После репетиции Эва решительно отправилась в муниципальный приют. Ноги при этом отказывались идти в направлении унылого здания, обнесённого серым бетонным забором, которое напоминало скорее тюрьму, чем приют, где счастливо живут маленькие дети. Однако, присмотревшись повнимательнее, она увидела на стеклах разноцветные рисунки, пёстрые шторы и пурпурную герань. «Уфффф», – напряженно выдохнула Эва и уверенно направилась к входной двери. Попыталась войти, с силой потянув на себя тяжёлую дверь, но… Её внезапно остановил телефонный звонок – возбужденный голос подруги сообщил о том, что каким-то невероятным чудом им достались два пригласительных билета на закрытую вечеринку в Belmond Capocabana Palace. Планы мгновенно изменились. Времени для общения с директором приюта не оставалось, ведь надо было многое успеть: подобрать подходящий наряд, уложить волосы, сделать маникюр, макияж. «Приют подождёт до завтра», – успокоила себя девушка и немедля поехала в сторону центра. При этом в глубине души испытав едва различимое чувство удовлетворения от того, что разговор не состоялся.

Мысли о приюте вернулись вновь перед самым выходом из дома, когда ослепительная в своей красоте Эванджелина посмотрела в зеркало. Отражение выглядело безупречно: тонкая талия была закована в тугой корсет, а воланы пышной короткой юбки подчёркивали точёную форму изящных ног. Девушка несколько раз кокетливо покружилась у зеркала на тонких атласных шпильках и поправила причёску. Внезапно, мило улыбнувшись отражению, пришла в полнейший ужас: на неё смотрели грустные глаза сестры, и тонкая бледная мраморная рука покойницы нежно расправляла непослушные крупные пряди, разделяя их и укладывая их локонами. «Камилла, – простонала Эва и зажмурила глаза от ужаса. – Прости, родная. Мне очень жаль твою Эмилию, но всё уже решено! Завтра мы поедем с ней в приют. Но я обещаю тебе, что буду навещать племянницу и привозить подарки, сладости, игрушки. Буду забирать на выходные, чтобы сходить вместе на пляж. Эмилия ещё совсем маленькая и быстро ко всему привыкнет. Не на свалку же я её собираюсь выбросить! В конце концов не я её рожала и не мне за неё отвечать. Да и перед кем, собственно, отвечать? Родных у нас с тобой не осталось и упрекнуть меня никто не сможет. Камилла, сестрёнка, ты всего-навсего игра моего воображения и головная боль от решения, которое ты так любезно на меня взвалила», – успокаивала себя Эва, с усилием расставляя мысли на свои места и пытаясь отыскать злость, которая поможет вернуть самообладание.

И снова утро. Бесконечно долгое, с привкусом похмелья. Во сне к Эве снова приходила сестра. Смотрела в глаза, дрожала будто бы от холода, шевелила губами, но слов было не разобрать. Камилла казалась встревоженной и грустной. Эва заплакала во сне и тут же проснулась. Совесть пробудилась синхронно и начала методично протыкать сердце остриём булавки, словно портниха тонкую ткань. «Ответь честно самой себе: на какой такой пляж я поведу Эмилию на выходные? Я же буду в это время в Париже», – честно ответила себе девушка и грустно произнесла: «Она останется в Рио совсем одна. Маленькая одинокая сирота среди таких же изувеченных одиночеством и ненужностью детей улиц. Конечно, Эмилии будет нелегко, но я-то еду в Париж, чтобы обеспечить ей будущее! Когда девочка вырастет, я оплачу хороший колледж», – наконец нашла себе оправдание девушка, но отчего-то честно, не кривя душой добавила: «Эва, ты омерзительная, бесчувственная, жестокая сволочь. Оправдать себя может каждый, даже серийные убийцы имеют веские мотивы совершать преступления! Но меня Бог обязательно за это накажет, потому что предательство оправдать нечем. Эмилия, прости, детка, я не могу поступить иначе. Прости, Камилла. Прости, сестричка», – Эва вышла на балкон и закурила. Вернувшись на кухню, сделала ещё глоток кофе и прикрыла отяжелевшие от слёз веки. Вечеринка до дурноты кружила голову похмельем, а впереди ещё столько всего предстояло сделать.