Галина Остапенко - Крест

Фиксатор – это довольно широкий и крепкий ремень, которым нас привязывали (фиксировали) к нашим кроватям. При этом не только вставать, но даже пошевелиться было невозможно. Привязывали нас на уровне груди и ноги. Это было мучительной пыткой. Но сейчас я понимаю, что таким образом маленьких непосед, страдающих тяжелым недугом, приучали к длительному постельному режиму.

Костный туберкулез – такой диагноз поставили мне доктора. В то время, в 50-х годах прошлого двадцатого века антибиотики только-только начали появляться. Стрептомицина, который недавно был открыт, не хватало. Основным лечением этого тяжелого заболевания был строгий постельный режим и общеукрепляющие препараты. Это сейчас большой выбор сильнодействующих противотуберкулезных препаратов помогает намного сокращать срок пребывания в санаториях и диспансерах. А тогда… Я лежала в жесткой гипсовой кроватке, привязанная фиксатором, и не знала, сколько же мне отмерено жить в таком положении. Постепенно я стала такой же, как и все дети, которые лечились в этом, костнотуберкулезном санатории города Владимира. Утром, в одно и то же время начинались гигиенические процедуры. Няня подходила к каждому с тазиком и кувшином воды. И я научилась умываться лёжа. Лёжа, мы делали всё: кушали, играли. Утром медицинские сестры «перестилали» нас. Это выглядело так: каждого ребенка на руках выкладывали из кровати на стол на живот. Просматривали спинку, нет ли покраснений, предшествующих пролежням, протирали комфортным спиртом, стряхивали крошки с простынок, и снова укладывали на место. Помню, как не хотелось возвращаться в гипсовую «раковину», как просила медсестру хоть ещё минуточку полежать на животе, и чтобы ещё погладили меня по спинке. Но нас было много. А сёстрам было некогда. И я отвыкала от ласки, от такого естественного для маленького существа чувства. Только иногда память возвращала меня к маминым рукам, нежным словам. И мне казалось, что всё это было не со мной. После этого был завтрак. Я научилась, есть, и пить лежа, не приподнимая даже головы. У меня были поражены позвонки верхнего грудного отдела позвоночника, поэтому лежала я в гипсовой кроватке с «головой» совершенно ровно, без подушки. Поначалу обливалась супом и чаем, но потом научилась есть чистенько. На грудь постилала полотенце, мне ставили чашку, когда съедала, заменяли тарелку. Кормили нас очень хорошо. Больным туберкулезом положено усиленное питание, и мы никогда не голодали. Питание было шестиразовое. Утром завтрак, затем второй завтрак, обед, полдник, ужин и на ночь давали, как правило, кефир с булкой. Днем были лечебные процедуры. Раз в день обязательно поили рыбьим жиром. Для меня это было пыткой. При виде только бутылки в руках медсестры, начиналась рвотная реакция. Чтобы не было так противно, нам давали заесть рыбий жир малюсеньким кусочком чёрного хлеба с солью или таким же маленьким кусочком солёного огурца.

Каждый день был расписан по программе, как в обычном детском саду, за тем только исключением, что мы все лежали. Были занятия музыкальные, на которых мы под аккомпанемент рояля разучивали детские песни. До сих пор помню песенку про медведей и о пастушке. Были игровые дни. Каждый выбирал игрушку, которую видел в шкафу. Мальчики, обычно, просили машинки, самолётики. Катали их по животу и фырчали как моторы. Девочки хотели кукол, но их было только две: одна та, о которой я говорила раньше, и ещё один толстый пластмассовый пупс. Таких игрушек, какими дети играют сейчас, не было и в помине. Любимой у меня была, конечно, красавица-кукла с тёмными волосами и в пышном платье. Она у меня осталась на фотографии того далекого детства. Маленькая, наголо остриженная девочка с огромными темными глазами нежно прижимает к себе большую куклу и пластмассовую уточку. Лежит себе на казенной кроватке с игрушками и улыбается во весь рот.

Да, я уже улыбалась и смеялась с детьми. Раз в неделю нам показывали «кино». На белой стене прокручивали диафильмы. Сколько радости нам это доставляло! Нам читали книги вслух, разучивали стихи. Постепенно я забыла, что у меня есть дом, мама, и папа что я их когда-то очень любила. Родителям и родственникам запрещали приезжать первые полгода, чтобы дать детям привыкнуть к новой обстановке и лишний раз не травмировать психику. Воспитатели учили нас обращаться к родителям на «вы». Говорили, что воспитанные дети ко всем взрослым должны обращаться только так. И хотя я уже не плакала по дому, в глубине души у меня сидела обида. Эта душевная травма не сможет меня покинуть никогда. При воспоминании о стеклянной двери, разлучившей меня с родителями, всегда будет подкатывать ком к горлу и тяжёлый спазм перехватывать дыхание. Никогда не забудется разрывающая душу боль, слёзы отчаяния и бессилия что-либо изменить.

В длинных перерывах между свиданиями мы жили одной семьёй. Да, можно привыкнуть ко всему, даже к таким обстоятельствам, как жизнь без движения, без родителей, без их ласки. Потом очень долго я не могла сказать «ты» маме и папе. Я настолько от них отвыкла, что вообще не хотела их видеть. Может быть, во мне говорила именно боль и обида, которую я пережила. У меня и сейчас, уже имеющей своих внуков, начинает болеть сердце, когда я вспоминаю минуты расставания с родителями.

Говорят, время лечит. Вот и у меня затянулись раны душевного шока. Я росла. Однажды воспитательница входит в палату и объявляет, что Гале, то есть мне, исполнилось пять лет. Что я уже взрослая и должна хорошо себя вести. Я очень расстроилась и заплакала. Когда она спросила, почему я плачу, я сказала, что я, наверное, скоро умру, ведь я уже взрослая и старая.

На день рождения каждому давали что-нибудь вкусненькое. Я очень любила желе и всегда просила добавки. Круглый год у нас в меню были свежие фрукты и овощи. Только сейчас я понимаю, как советское государство заботилось о новом поколении. Больные дети не нуждались ни в чем. Уход за нами, лежачими, тяжёлыми больными не только по диагнозу, но в прямом смысле, так как многие были в гипсе, был такой, что «теперешние» пациенты могут об этом только мечтать. Каждую неделю нас купали. Регулярно осматривали доктора. Я, к сожалению, не помню никого из персонала. Прошло слишком много времени, да и мала совсем была. Постепенно появлялись противотуберкулёзные препараты. Но, в общем-костный туберкулез лечили, да и сейчас лечат наиболее долго.

Круглый год нас закаливали. Ежедневно вывозили на кроватях на большую веранду под крышей. Кровати были на колёсиках, и передвигать их не составляло большого труда. Одевали нас тепло: на головы – зимние шапки, а самих укрывали ещё ватными одеялами. Весь тихий час мы спали на открытом воздухе. Мне очень нравилось быть на воздухе зимой. Веранда находилась на втором этаже. Внизу проходили люди, и снег скрипел у них под ногами. Этот сказочный скрип снега будил мое воображение. Я закрывала глаза, и мне чудилось, что это я сама хожу в маленьких валеночках по снегу и вот-вот увижу Снегурочку. Этот скрип я называла «вкусным» и мне хотелось взять снег в рот, попробовать его. Но на веранде снега не было. Я о нем только мечтала.