Станислав Мишнев - Головня

Для желающих кипит самовар. Клубы душистого чая бушуют над чайником.

За окном осень, тягучая, занозистая сыростью, однотонная. Свой запоздалый поклон пытается завизировать на стекле слабенький перламутровый лучик солнца.

– За врагов наших!

Хороший тост! Враги – это добрые порции адреналина, это ставки, это схватки, это лучшее похмелье, это мат во сне и всё остальное вместе взятое.

Пельмень, подняв лохматые брови, оглядел единомышленников торжествующим взглядом, значительно погнул головой на толстой шее, подчеркивая таким видом, как он уважает и лелеет врагов своих.

– Чтоб они пили настойку спорыньи и умерли за день до нас, – поддерживает Коч, вперив равнодушные глаза на картину какого-то пуэрториканского авангардиста. О нет, глаза у Коча цепкие! Коч работает на публику, сохраняет вид спокойного, преуспевающего бизнесмена.

Отличный тост! Смеются все, ржёт Вася Грузило. Работать бы Васе Грузилу «грушей» на боксерском ринге, цены нет мужику. Здоровенный, амбициозный, наглее его нет никого в райцентре. Попробовал себя на лесозаготовках – не убудет чужой делянки, эко дело кубов сто прихватит; пробовал закупать ивовое корьё – мужикам лубодерам и теперь деньги отдаёт. И грузы он брался возить по всей России, и с миноискателем по заброшенным деревням рыскал.

Охал дядя, на чужие деньги глядя: нынче собирает лосиные рога. Бизнес дохлый, хотя и хлеб. Сохатых год от году всё меньше и меньше, рога на соснах не растут. В старину коня с недоуздком продавали, корову с подойником, а Вася упрямится, и подойника жаль, и корову бы за грош прикупить не мешало.

Хорошо со своей печи Москву учить в горшке пиво варить, в наперстке солод водить да в сорок бочек разлить.

– Видно, есть трава дурная на твоих лугах, о, Русь! – пропел, перевирая слова песни, Пришивная Голова.

У него голос – тенор (до малой – ля первой октавы) мнимого бессмертья. Рост – дядюшка, достань воробышка. Пальцы корявые – только часы разбирать на запчасти. Обратно не собрать.

У каждого бизнесмена в районе персональная кличка, у каждого своя ниша. Коч гонит в Китай клюкву, бруснику, ликоподий. Пельмень специализируется на березовой чаге, березовом и сосновом капе, закупает кости кротов, высушенных ящериц, шкуры бобров, собачью шерсть и прочее, что русскому человеку за ненадобностью. На его видавшей виды «Ниве» красуется надпись: «Куплю шкуру Обамы. Дорого». Пришивная Голова вагонами толкает в Поднебесную лист иван-чая. Иван-чая у нас уйма. Все поля, межи, лесные просеки, берега рек заросли этой дикой травой. За копейки Пришивная голова закупает лист, за какую цену в Китае сбивает – коммерческая тайна, не облагаемая налогом.

Говорят оптовики о жуках, тараканах, червях и всякой гадости, что употребляют в пищу китайцы.

– Интересно, а если им предложить клопов сушеных, станут жрать? – задумчиво говорит Пельмень.

– Ну-у, сказал тоже. Ты найди хоть одного живого клопа, – тряхнул головой Коч. – Меня вот интересует другой вопрос: какую обувь китайцы носят?

– Загляни в интернет. Какую-то хренотень носят, не босые же бегают. Полтора миллиарда народу! Будь у нас столько, это сколько бы сапог надо! Все бы помойки завалили. А тапочек? Что тапочки, та же бумага, что и колбаса, и колбасные обрезки. Ступил в сырость, раскисли, ну и в ящик. Даже фирме «Бати» Китай не обуть, – говорит жилистый Пришивная голова.

На днях местная газета напечатала заявку Пришивной Головы: «Куплю любую дурь, кроме наркотиков».

– Вот тебе, Вася, и денежка: лапти. А то гоняешься за мухой с обухом. Народ в деревнях ещё есть, зимы долгие, вот и пускай лапти плетут, чем в телевизоры глаза пучить, – вещает Коч.

Дико и воинственно торчат у Васи Грузила большие жесткие усы.

– Полтора миллиарда? – хмыкает он. – Как бабка говорила: «Кроме Нестера ещё шестеро». Много-о.

– Не боись, много. Создай рекламу, лучше ролик по телевизору прокрути, дескать, русские в лаптях ходят от самого Адама, потому запором кишечника не страдают; у нас всякой всячины весь мир накормить и обуть, и лекарством снабдить хватит. Белый медведь в лаптях! Бренд! Эх, Шишкина бы сюда! У него медведи умывались по утрам росой. Он медведей писал классно! У китаянок нога не больше моей ладони, долго ли лапоток завернуть? Федюня, если на Васю натянуть медвежью шкуру и черезо всю спину прилепить фанерку с надписью «самцы уходят на север», клюнет китаец или не клюнет?

– Смех смехом, мужики, скоро зажмут налогами, поневоле в лаптях ходить станем, – говорит Пельмень. – Верховой слух идёт: налогом обложат все постройки, вплоть до нужника. У меня родитель строился, строился, каждую весну то хлев, то баню, то зимовку рубил, а сейчас за всё платить будет. Обидно. Я ему говорю: давай пожарников известим заранее, чтобы учения провели у тебя в хозяйстве, подпалим с четырёх углов, да гори оно ярким пламенем! О, как он закричал, затопал ногами, слюна брызжет… Оценщики из Москвы приезжали, у наших соседей тридцать соток земли оценили в тридцать два миллиона рублей! Тридцать соток! Соседка как услышала, взяла веревку и тот час повесилась. Сосед с горя давай из ружья палить по окнам, все стекла вынес.

Редко, крайне редко на богатеющих людей нисходит доброта, деньги задавляют рассудок, оставляя человеку надменность, чванливость, жульничество и умение отлынивать от налогов.

Федюня поставил на стол бутылочку заморского винца, на серебряном подносе стаканчики с напёрсток, дольками лимон нарезан, и шоколадные конфеты.

– На, закуривай, – Вася Грузило грубо суёт Федюне в руки папиросу.

– Нынче – пас, – отказывается Федюня. – Никотин – зараза опасная.

– Кури, тебе говорят! Не уважаешь нас, Муму?

Федюня смотрит на Пельменя: курить или не курить? Уж больно занозист Вася Грузило, у самого в кармане вошь на аркане, а гонору, как у собаки блох.

– Отстань от мужика, – говорит Пельмень. – Знаешь, что бросил, так нечего втравливать.

Вася Грузило запрометнул было голову, норовя тяпнуть с подноса пару конфет, но Федюня поднос мимо пронёс. Наморщил лоб, чтоб подумать, как бы дурака Федюню выставить на смех, но тут Пришивная Голова стал покашливать в кулак, и Вася Грузило отказался от своей затеи.

Примерно через час стали «строить мост». При объективном и детальном рассмотрении проекта выяснилось, что восьмой год дорогу зимой по деревням в Н-ском поселении содержит в проезжем состоянии Тоха Кирпич, у которого в житье один велосипед. Жена Тохи Кирпича – родная сестра бухгалтерши поселения, у которой мощные груди рвут застёжки любого бюстгальтера. Семейная мафия пасётся возле кормушки восьмой год. За километр дороги Тоха получает семьсот рублей с километра в месяц.

– Постойте, за какой километр? И к мертвым деревням километраж идет? – сунулся в разговор богатых малоимущий Вася Грузило.