Станислав Мишнев - Головня

– Идёт! Мертвые деревни в день голосования оживают. Посмотри в газете, когда перечисляют населённые пункты, жители которых голосуют за достойных сынов народа из могилы, – уверенно говорит Пришивная Голова.

Потом, жители обоих деревень – потомки новгородских шильников, – такой правдивой исторической справки придерживается местный краевед. Новгородцы вечно тягались с Москвой, держались своего новгородского вече.

– Вот у меня фамилия Немчинов, вдруг мой предок лет шестьсот назад тоже с Новгорода или с немецких земель пришёл на вольные хлеба? – говорит Коч.

– А Пришиваловы откуда пришли? – ерзает в кресле Пришивная Голова. – Из тундры?

Река под деревнями вяжет петлю, и течение весной выворачивает берег, – не по уму крепкий мост строить; колхозники мост не берегли, бороны и те волочили через него; один чудило с моста на гусеничном тракторе кувыркнулся, трактор – в металлолом, чудило – на кладбище; последний раз около моста копошились шабашники, сильно тревожили русскую мать, материал клали дряблый и не столько сваи били, сколько за водкой бегали.

– Всё-то у нас через пень-колоду. Надо бы помочь, а чем? – вздыхает невозмутимо Коч. – У меня деньги в ягодах лежат. Когда да что…

– Когда рак на горе свистнет? – спрашивает Пельмень.

– А у меня, как у латыша:… да душа, – гогочет Вася Грузило. – На свадьбе у племяша на последние деньги купил пирог, вот пьяный дурак! Объегорили девки-пустозвонки: «Выкупи, дядя, племянника». В лысину чмокают, усы рвут, по карманам шарят, я и растаял.

Ночь мягко обняла Медвежий Починок. По всему небу копошатся звезды. В собачьей будке возле бывшего колхозного коровника дремлет понурый пёс черной масти с умными, страдающими глазами. Ростом пёс с маленького теленка. Он в годах, морда в седых разливах.

Коровник хороший, добротный, под шиферной крышей. Когда-то в нём стояли двести коров, да пришли лихие времена, оказался колхоз в долгах, как в шелках, коров отобрали, дояркам дали вольную: идите на все четыре стороны.

Под деревней бобры ставят плотину. Пёс слышит ночных работников, ему на них наплевать. В такую ночь хочется молчать и думать. Возле его будки стоит приземистая ель, юбка ели обмётана серебром. Один глаз пса спит, другой гадает: почему нынче ель хороводится, одевается в праздничный сарафан?

За стеной в коровнике как комар пищит холодильник. В оконном стекле перемигиваются две лампочки: красная и зелёная. За кирпичной стеной лежат хозяйские ягоды. Холодильник большой, его затаскивали двумя тракторами. Пёс не забыл провонявших мазутом мужиков, которых не хотел выпускать из кабин. Хозяин тогда кричал на него, но был доволен: правильно, дай им жару! Чтобы знали, какой у него злобный сторож, и другим сказывали.

Ночь была хорошая, спокойная, должно быть, последняя такая этой осенью. Неделю назад выпал снег, полежал недолго и растаял. Потом набежал ветер, сухим шорохом запела жухлая трава, и пёс смекнул: пора ладить своё жилище. Он стаскал в конуру всё, до чего мог дотянуться. Не побрезговал хозяйской курткой, рваными веревками, рукавицами, тракторным утеплителем.

Пса кормит бабка Вера. Близко походить боится, положит еду в кастрюлю и толкает ухватом. Пёс недоверчиво подходит к кастрюле, обнюхивает, внимательно смотрит на женщину и принимается есть. Кастрюля на цепочке, целый день пёс катает её да грызет, всё норовит себе в конуру затащить. У бабки болят ноги. Ходить далеко – коровник стоит за деревней, полкилометра от домов. Хозяин пса на неделю привозит корму, и редкую неделю бабка в отказ не идёт, а надоело.

– Колеи глубокие, грязищу с сапог стрясти не могу, да что я, проклятая?

Хозяин Немчинов имеет привычку жалобно конфузиться, дескать, беднее его нет на свете человека. Себя он не считает жадным, его оскорбляет всеобщая человеческая жадность: со всеми исправно рассчитывается, платит, так нет же, всем мало! Всё так и давят из него копеечку. Сезон открывается на бруснику – платит за килограмм 25–30 рублей, маленько прибавляет, прибавляет, ближе к сентябрю уже платит 60 рублей за килограмм – всё равно мало! Клюкву белой не берёт, подавай ему зрелую, налитую! Редкий сборщик не упрекнёт: сам бы попробовал собирать! Сам бы попробовал в воде по колено день постоять! Немчинов прикрывается упорной непонятливостью, и ничего в мире не может её разрушить. «А чего не собирать? Сел на кочку и собирай. А вы не пробовали сами закупать ягоды у других? Или бы сами в Москву со своими ягодами съездили? А вы знаете, сколько и кому надо дать в лапу, чтоб ваша торговля была не убыточной?» Немчинов, опытный деляга, знает, что народ нынче пошёл грамотный, в интернете «шарят» многие, ведает народ, что килограмм в Москве уже тянет рублей триста, это какой навар?! С годами жадность в нём так разрослась, что даже бабке Вере за кормление собаки старается платить по самому минимуму. Руками по карманам шарит, кадык пальцами скребёт, еле-еле десяточку к зарплате накинет, бабка опять с кастрюлей ходит.

В холодильнике двадцать тонн клюквы и брусники. Эти тонны ждут, когда покупатель поднимет закупочную планку. Не каждый день осенью рай Христов: то дожди, то пронизывающий ветер, – а сколько километров эти ягодки на спинах сборщиков проехали, прежде чем лечь на решетки холодильника? Ягоды сдаёт тот, у которого эти ягоды – весь его годовой заработок. На болото люди уходят дня на три-четыре, спят у костра, собирают да прислушиваются: не идёт ли трактор? В Медвежьем Починке всего два колёсных трактора, старых, битых, собранных с миру по нитке. Мужики их берегут. Что ягоды, а умри человек, на себе его нести за двенадцать километров на погост? У нынешнего буржуя Немчинова, которого все зовут Кочём, два новеньких грузовика, иномарка, новый МТЗ с ведущим передним мостом, так это у Коча!

Невозмутимый покой высокой октавой повис нал деревней; замер старый мир, весь исходя грустневшим ожиданием скорых морозов, и тишина, гулкая от пустых полей, беспечная, сжавшаяся, потерявшая власть над былым теплом, качала холодок с небесно-земного шва.

Украли три тонны ягод.

Пришла бабка Вера кормить пса, пёс мечется вокруг, припадает к земле, скулит, лает. Бабка кастрюлю поставила, скорее к центральной двери коровника.

Батюшки-светы: запор вырван с мясом.

Дала знать хозяину Немчинову.

Немчинов живёт в райцентре, за тридцать километров от Медвежьего Починка. Налетел, в коровник сбегал, схватил крепкую палку и давай бить пса. Пёс хотел бы бежать, да цепь держала его. Собака визжала от боли, хватала зубами палку, но человек вырывал её из пасти и снова бил.

Бабка Вера встала на защиту собаки:

– А чем она виновата?! Чем? Давай тебя на цепь посадим, я пойду грабить, ты покидаешься на стену, да и только!