Валерий Шевченко - Романс с сурдопереводом

Машка потеснила свои «дожди» и пристроила рядом соседовы «крыши».

– На сто рублей охотно поспорю, раз уж ты решила меня сегодня дармовым пивом поить.

– Кроме пива никакого применения не можешь деньгам придумать, – проворчала Машка беззлобно.

– Ещё как могу! В рулетку запросто могу сыграть, – поддразнил Вова, шутовски пританцовывая между стендом и женщиной. – А вон и клиент плывет, давай, работай, Маш. Впарь ему хоть один шедевр.

Его напарница задумчиво осмотрела свои произведения, краем крашеного глаза наблюдая за «клиентом» – вальяжным крупным мужиком средних лет в удивительно ярких бордовых башмаках и жёлтой рубашке под бордовым же свитером, потёрла зачем-то пальцем лужу на полотне и вдруг «заметила» мужчину. Солидная Машка кокетливо, заулыбалась: широкая ухмылка надёжно повисла на круглом лице. Казалось, что с этакой гримасой и говорить-то невозможно. Однако слова её лились легко и непринужденно:

– А-а, молодой человек – не москвич, сразу заметно, – «догадалась» Машка самым подхалимским тоном. – Конечно, хочет купить себе немного Москвы на память. И совершенно правильно выбрал: самые московские улицы только здесь, у нас. Вам повезло! – сегодня мы успели продать только три картины, так что выбор пока есть.

Сосед Вова глубокомысленно почесал за ухом кисточкой и уткнулся носом в край мокрой крыши своего производства. Клиент что-то неопределенно буркнул, энергично вертя головой по сторонам, постоял немного возле Машиных и Вовиных творений и предпринял осторожную попытку обойти здоровенную художницу сбоку. Попытка провалилась: Машка сцапала мужчину за рукав и подтолкнула его к своей выставке, чуть не ткнув носом в пышную девицу под мокрым зонтом на близвисящем полотне. Нерешительный прохожий досадливо крякнул и замычал нечленораздельно, но протестующе. Машка на секунду ослабила хватку, и обрадованный клиент метнулся через аллейку прямо к портрету пожилой дамы с вязанием кисти Антона. Улыбка на лице Машки слегка покоробилась.

Любитель живописи долго стоял возле картины, молча переводя взгляд с полотна на Ингу и обратно. Наконец, он коротко мяукнул неожиданным дискантом: «Сколько?» «Двадцать пять штук», – так же кратко отрезала Инга низким, влекущим контральто, удивительным для её хрупкого сложения. Клиент постоял ещё минут пять, все так же безмолвно пялясь то на старушку, то на Ингу, шевеля губами и покачивая головой. Затем купил, не торгуясь, крошечный пейзаж Коли Беленького за триста долларов и исчез за ларьком с сувенирами.

– Дурак, – определила Машка и захлопнула улыбку. – Я бы ему свою большую картину за те же деньги отдала. Даже могла бы уступить двадцать.

– Надо было объяснить, что цена за даму с вязаньем в рублях, – по-отечески ласково пожурил Ингу Вова. – Он ведь подумал про баксы, а то бы купил обязательно.

– Его проблемы, – равнодушно процедила девушка, на этот раз совершенно бесцветным голосом.

Следующие покупатели появились совсем скоро: пышная молодая девица в распахнутой меховой шубке и лёгких туфельках волокла за собой упитанного одышливого мужчину в годах.

– Тут нет ничего яркого, а на главной аллее были такие замечательные озёра с ивами, – бубнил мужчина. – Куда ты меня привела? Здесь всё такое… однотонное.

– У тебя дурной вкус, – заявила девица. – А Наташа просила купить для неё хорошую картину: пейзаж или натюрморт. Но хорошую, Вася, а не дешёвку ширпотребовскую!

Вася сник и покорно потащился следом за спутницей. Тут Маша сделала шаг вперёд и радостно сообщила:

– Прекрасный выбор московских пейзажей на самый взыскательный вкус! Как раз то, что вам нужно!

– Мокрых улиц не берём! Это для спальни, а нам в гостиную надо, – отрезала красотка в шубе и упёрла палец с крупным кольцом в горный пейзаж возле Инги. – Вот за это полотно сколько просите, девушка?

– Две тысячи, – последовал суховатый, небрежный ответ, – американских рублей. Можно в российских по курсу.

– Но помилуйте! – возмутился Вася. – Это же грабёж!

– Не торгуйся! – приказала его спутница. – Настоящая вещь дёшево стоить не может. В салоне за неё в два раза больше сдерут.

Антон отвернулся к Колиному стенду, скрывая усмешку. Все-таки Инга классный психолог, как ему с ней повезло! Сам он был бы рад и двадцати тысячам родных деревянных.

Третий покупатель оказался иностранцем, он позволил настырной Маше довольно долго хвалить дожди и крыши, затем купил женщину с вязаньем за тысячу евро, чёрную скрюченную Ингину розу на листочке ватмана за двести в той же валюте и отбыл совершенно счастливый.

После третьего облома Вова потребовал с Машки свою честно заработанную скромную сотню.

– Держи! – рявкнула Машка злобно. – Но ужин сам будешь готовить.

Тут непосредственно к ним подошла дамочка с долговязым мальчишкой-подростком и, потыкав толстым пальцем в Машины-Вовины творения, скупила три дождливых пейзажа и мартовские крыши по шесть тысяч рублей за штуку. «Настоящие картины должны быть грустными», – сообщила дамочка назидательно и гордо удалилась, легко неся огромную сумку с картинами.

– Продешевила, Маша, – огорчился Вова.

**

«Она не только особенная, но ещё и талантливая, – не то восхищался, не то сокрушался Антон, ворочаясь в постели далеко за полночь без малейшего намека на сон. – И чем я могу её поразить? Несколько неплохих картин и едва начавшаяся преподавательская карьера к тридцати годам. Негусто. Но разве люди интересны друг другу только своими успехами? Наверное, не только ими. Хотя такая девушка вправе ждать от мужчины чего-то необычного, особенного. Чудеса должны случаться, хотя бы раз в жизни».

**

Бывает, мужчина долго не взрослеет в общепринятом понятии. Не стремится к карьерным вершинам, не мечтает о машине, не старается ничем поразить окружающих его женщин, не напивается на корпоративных вечеринках и не волочится в пьяном виде за весьма привлекательной особой, которая как раз для него надела очень смелый костюмчик. Впрочем, среди художников довольно часто встречаются весьма эксцентричные личности. Одно слово – богема.

Антон Светличный приехал в Москву из небольшого уральского городка учиться в Академии восемь с половиной лет назад. Ни о каком покорении столицы не помышлял ни тогда, ни позже. Вступительные экзамены его не особенно затруднили, он был одержим желанием стать великим художником и большую часть своего времени тратил на рисование.

Москва для провинциального юноши вся состояла из музеев, старых улиц, кое-где ещё сохранивших свой прежний облик, небольших церквей и колоколенок, задвинутых в глубину тесных кварталов, и шпилей сталинских высоток, которые с детства казались ему самыми московскими из всех московских зданий.